Дмитрий Санин: Прекрасное далеко

— За головы людей… — Николай скептически вздохнул, и вдруг хлопнул себя по лбу. — Слушай, да что мы тут философию развели?! С чего мы вообще решили, что ты вернёшься домой?

— О чём ты? — хмуро спросил Андрей.

— Никто же не обещал, что ты вернёшься обратно, в восемьдесят пятый. «Эвакуация» — а куда, не сказано. Ты — парень талантливый. Голова. Вот, наверное, и решили тебя прибрать для будущего — раз всё равно пропадёшь. Спасти. А на экскурсию послали — чтобы сам во всём убедился, чтоб сговорчивым был…

— Не знаю… Слишком сложно получается. Думаю, это не так. Не бойся: своих не бросим!

Андрей похлопал Николая по плечу. Странное дело: словно это он собирался защитить Николая от беды — а не наоборот.

— Чудной ты, Андрей… Может, всё-таки останешься? Пропадёшь… — Николай вставил ключ зажигания. Ожило радио: диктор по-прежнему с наслаждением токовал об экономических успехах.

— Нет! Смотри…

На размытой дороге появились люди, целая процессия — они шли к ангару. Как толпа, выходящая из кинотеатра. И гаишник в стороне, нетерпеливо помахивающий жезлом в сторону ангара — мол, поторапливайтесь, не задерживайтесь…

«Ашёт-джян!» — человек с лицом небритого Фрунзика Мкртчяна тащил набитую чем-то огромную сумку, а рядом, словно в прострации, ничего не слыша и не реагируя, шагал нарядными кроссовками по грязи молодой армянин, упакованный в новенькую кожаную куртку и новенькие джинсы. Он сутулился, как будто мёрз; в его остановившихся карих глазах плескалась чёрная тоска. Следом шла большая семья — азербайджанцы. Потом ещё двое — славянского вида. Потом четверо кавказцев. Грузины? Абхазцы? Потом ещё и ещё. Десятки, сотни людей. И в каждой группе людей был один, который шёл как лунатик, и в глазах которого стояла смертельная тоска — мужчины, женщины, молодые, пожилые… Они подходили к воротам, прощались — кто коротко, кто сердечно — и тот, что с лицом лунатика, заходил туда — а остальные возвращались, настороженно поглядывая на встречных. И гаишник, торопящий жезлом…

И всё шли, и шли люди, молча — всё новые и новые. Фильм, который они посмотрели, воистину был великим — заурядное кино не может вызвать такого потрясения у зрителей…

В полуопущенное стекло машины постучали.

— Андрей Васильевич! — донёсся с улицы знакомый низкий голос. — Вот Вы где спрятались… У нас мало времени! — по ту сторону стекла стоял невысокий пожилой мужчина, пенсионерского вида — седоусый, в стареньком плаще, потёртой шляпе и задымлённых очках. Он приветливо улыбался и показывал часы. На его руке, под часами, уродливо багровел старый ожог. Ветер трепал длинные седые волосы, и было видно под ними, что шея мужчины тоже обожжена.

— Видишь, всё не так просто… — Андрей решительно открыл дверцу. — Я должен быть там. Я не хочу такого будущего — и очень многие не захотят. Мы не будем молчать — мы будем защищать наш мир.

Пистолет тяжело стукнулся о резиновый коврик. Николай горько покачал головой.

Возле ворот уже никого не было, кроме обожжённого мужчины, терпеливо стоящего поодаль. И ещё несколько провожающих, не ушедших сразу — они настороженно стояли группками метрах в двадцати, желая хоть что-то понять или досмотреть всё до конца.

— Ну, бывай тогда, — Николай стиснул руку Андрея. — Береги себя! Напиши мне, или позвони. Только обязательно сегодня!

Они крепко обнялись на прощание, и Николая защемило до слёз, когда он отпустил этого хорошего парня, такого маленького и совсем несильного, но твёрдо решившего воевать с мельницами. Андрей криво улыбнулся, повернулся и ушёл, не оборачиваясь. Следом за Андреем к ангару пошёл обожжённый человек в шляпе.

— Подождите! — крикнул ему Николай. Тот нехотя обернулся.

— Объясните же, наконец, что происходит?!

Человек тускло сверкнул задымлёнными очками, и было непонятно, смотрит он на Николая, или мимо. Очки, вполне современные и даже модные, выглядели какими-то заношенными и потёртыми, и одна из дужек была аккуратно подклеена полоской скотча.

— Ничего не происходит… — равнодушно пожал человек плечами и поднял ворот плаща. — Просто выходной. База откроется в понедельник.

После секундного колебания, он беззвучно что-то добавил. Что — Николай не понял: просто человек коротко шевельнул губами, с преувеличенной артикуляцией, резко отвернулся и зашагал. Ворота ангара за ним закрылись.

Часы показывали 13:02.

Николай ощутил себя обманутым. Его, очевидно, использовали — для какой-то неведомой цели — и теперь цинично выбросили, оставили валяться, как яркий пустой стаканчик от попкорна, на сидении в опустевшем кинозале. Конец фильма… И снова закусило сосущее тоскливое предчувствие, будто сейчас что-то произойдёт. Что-то очень важное — и страшное…