Владимир Поселягин - Сашка

В это время скользнувшая к нам женщина положила перед нами листы. Диктор, который уже давно сидел бледный, заметно воспрял духом. Да и я, прочитав сообщение редактора, удивлённо поднял брови и обернулся. Тот кивнул. В листе было написано, чтобы мы продолжали. Всё равно время моего выступления прошло ещё десять минут назад. Да ещё только что позвонили сверху, САМ звонил, ценз дал добро. Правда, редактор просил за рамки всё же не выходить.

– Хотелось бы послушать о том, что вы можете сообщить нашим войскам, – бодрым тоном сказал диктор.

Рассказывать об это можно не один час, даже передачи сделать. Думаю, равнодушных не будет. Однако прежде, чем ответить, я расскажу правду о себе, а не то, о чём говорил вначале. Там была отредактированная версия. Это чтобы меня фронтовики воспринимали серьёзно и не считали пустобрёхом. Вот я не сообщал, а сейчас скажу, что за время путешествия убил девять немцев, есть ещё десятый, но лично я его не убивал, хотя и причастен. Если хотите, расскажу об этом десятом, история ну очень интересная. Нет, даже не столько интересная, сколько ужасная, но слушателям её нужно знать. Слухи об этом уже ходят по фронтам, но отрывочные, а я расскажу всё, как было, и, уверен, вы содрогнётесь. Поэтому попрошу детей, беременных и людей со слабой психикой уйти от динамиков, им это слушать нельзя. Рассказ для всех жителей страны, но особенно для тех бойцов и командиров, которые считают, что у немцев в плену хорошо, что их ждут комфортабельные лагеря для военнопленных и о них будут заботиться. До этого я рассказывал об этом только беженцам на дороге. Но тяжело мне держать в себе всё это. Случилась эта история на дороге к городу Дно. Мы уже опытными путешественниками были, мои младшие сестрёнки и брат смотрели не по сторонам, а за небом, мы десятки раз видели, как немцы расстреливали с воздуха и военные колонны, и беженцев. Обычно мы просёлочными дорогами двигались, от деревни к деревне, так безопаснее, а тут были вынуждены выехать на шоссе, к мосту через реку подъезжали. Сестрёнки первыми заметили, что нас нагоняют четыре точки. Я тут же стал кричать, что немцы летят, и, настёгивая лошадей, погнал их в сторону. К счастью, мы как раз овраг пересекали, вот по дну его и уехали за поворот, спрятав телегу в кустах. А немцы делали заход за заходом, расстреливая разбегающихся людей. Военных там не было. Оставив семью в укрытии, я побежал обратно на дорогу – вдруг кому помочь нужно. Что я увидел. Бросились в глаза сразу две вещи: маленькая девочка лет трёх, которая сидела рядом с убитой матерью и дёргала её за руку. До неё метров семьдесят было, я не слышал, что она кричала, но и так понятно, что просила встать и бежать в кусты. Ещё отметил, что к краю оврага подъехал ЗИС с пробитыми колёсами, его мотало и тормозил юзом, и с зенитным пулемётом ДШК в кузове, а расчёта у пулемёта не было. Из кабины выскочили водитель и политрук и встали к пулемёту, неуверенно – явно не знали, как с ним обращаться. Дальше всё совместилось в одну картину. Истребитель атаковал, думаю, его цель был этот грузовик. Я было рванул к девочке, но не успел, лётчик открыл огонь, и её разорвало на моих глазах. Жуткое зрелище. Однако и зенитка открыла огонь. Стрелки дали короткую очередь и попали! Но немец был опытным лётчиком и, пользуясь большой скоростью, набранной во время пикирования, повёл самолёт вертикально вверх. Когда тот в верхней точке замер, готовый вот-вот свалиться, от него отделилась точка, и открылся купол парашюта. А три его товарища расстреляли и машину, и стрелков. Когда самолёты улетели, я подбежал к горевшей машине. Политрук лежал рядом с левым бортом, я снял с него планшет и фотоаппарат «Лейку». Они были целыми, из кармана достал документы. Это оказался военный корреспондент газеты «Комсомольская правда» Аким Демидов. Он герой, и это без прикрас. Кто был водитель, я, извините, не знаю. На дорогу стали выходить уцелевшие, в стороне разворачивалась в цепь стрелковая рота, лётчика хотели поймать, а я, свистнув своих собак, побежал к лесу. У меня было больше шансов поймать немца. Что я с ним сделаю, я решил ещё там, у дороги. Я был в бешенстве, такая холодная и лютая ненависть. До сих пор эти эмоции бурлят во мне, когда я вспоминаю эту историю. Я следопыт и конечно же успел раньше армейцев. Нашёл след лётчика и побежал за ним. Тот хотел было застрелить одну их моих лаек, но я выстрелил в него, да ещё, подбежав, добавил по лбу прикладом. Разоружил и перевязал. Я тогда не хотел, чтобы он кровью истёк. Заодно сфотографировал его в бессознательном состоянии. Вот дальше и начинается самое интересное, то, к чему я веду и почему просил некоторых отойти от радиоприёмников. Язык немецкий немного я знаю, у нас в школе его преподавали. Когда лётчик очнулся и по моему приказу встал, то назвал меня унтерменшем, это переводится как неполноценный. Я спросил, что он имеет в виду. Тот насмешливо пояснил: по приказу Гитлера весь советский народ для немцев, а себя они считают сверхсуществами, неполноценный. На уровне свиней, собак и остальных. То есть полезная скотина, но её и не жалко. Гитлером разработан план уничтожения населения Советского Союза. Согласно ему, после захвата наших территорий должно остаться десять процентов населения. В основном молодые мужчины для рабского труда и девушки для удовлетворения похоти хозяев, бургеров, как сказал лётчик, ну и чтобы популяция рабов не падала. Именно поэтому немецким лётчикам не то что разрешалось, а предписывалось помимо атак военных колонн на дорогах расстреливать и беженцев. План действовал. Лётчик говорил, как он называется, но я тогда в сильном волнении был, и название вылетело из головы, до сих пор вспомнить не могу. Но немцы выполняют его на оккупированных территориях. Созданы специальные команды, они называются зондеркоманды. Сами немцы в этом деле лично не участвуют, брезгуют, набирают разную нелюдь из прибалтов, поляков и другой швали. А тем всё равно, кого резать. Немцы только следят, чтобы те выполняли работы. Они носят немецкую форму без знаков различия, иногда их переодевают в советскую форму. Такие отряды заезжают в деревни, пока немцы работают по дальним деревням, чтобы соседи не сразу узнали, что те опустели. Дальше действуют просто и жутко. Сгоняют всё население в какой-нибудь амбар, обливают бензином и поджигают, то есть живьём сжигают жителей. Если есть молодые девки, то, думаю, не нужно рассказывать, что их ждёт. Эти зондеркоманды действуют с начала войны. Сказать, что я был зол, ничего не сказать. Но сдерживал себя. А немец, видя моё состояние, ехидным тоном рассказал ещё кое-что. Когда я вывел немца на дорогу, обойдя роту стрелков, что его искали, то выстрелил вверх из винтовки, привлекая внимание уцелевших беженцев, и указал им на него, что это он с товарищами их расстреливал. И обезумевшие от горя люди, потерявшие своих близких, буквально порвали его голыми руками. Потом я стал фотографировать всё дорожное побоище – дым над лесом от сбитого истребителя, горящий ЗИС с лежавшими рядом с ним героями. Я снимал горе людей. Если кто из политуправления меня слушает, я прошу принять у меня фотоаппарат, вернуть его хозяевам, распечатать снимки и сделать выставку зверств нацистов. Пусть люди увидят тот ужас, что творился на дороге. Это память, та самая память, которую терять нельзя. Пользуясь возможностью, я прочитаю свои стихи.