Александр Кулькин - Ушедшее лето. Камешек для блицкрига

— Гражданин, что с вами?

Удивленный и настороженный голос прервал попытки осмысления, и заставил поднять голову. Кто-то в белом кителе стоял рядом и держался за кобуру. «Ангел!» — была первая мысль, но вид желтой кобуры как-то выбивался из представления о рае, да и не по чину мне райские кущи. С трудом поднялся на ноги, боли уже не было. Машинально отряхнул джинсы и ощупал нагрудные карманы, где были сигареты и телефон. Потом огляделся. Так, все ясно. «Мечты сбываются», — говорят, это написано на одной из плит, ведущих в ад. Милиционер уже вытащил свой «наган» и, настороженно смотрел на меня. Я поправил очки, мимоходом удивившись, что они уцелели, и вздохнув, обратился к блюстителю порядка:

— Отведите меня в госбезопасность.

Но старшина (я сосчитал треугольники на бирюзовых петлицах) вдруг уперся и, держа на меня на прицеле, безапелляционно заявил:

— Эт нет, гражданин. Вы задержаны, до выяснения, и давайте пройдемте-ка по-хорошему.

— Конечно, по-хорошему, — согласился и вопросительно посмотрел на старшину.

— Вперед, — он указал на противоположную сторону от реки. Я пошел впереди, подумав, не заложить ли руки за спину, но решил не быть слишком умным. Под ногами лежала брусчатка, часы на здании обкома партии (один в один, как на старой черно-белой фотографии, только темно-красного цвета) показывали десять минут третьего, пахло (наконец-то вспомнил) конским навозом, да и источник этого запаха был заметен. Я очень внимательно вглядывался, пытаясь понять — в каком я времени. Место я узнал сразу, конечно, река была намного ближе к площади, каменных домов не было, кроме двухэтажного здания с часами наверху в фасонистой арке. Да и откос был покрыт аккуратно постриженной травой, а наверху только деревья. Уже на подходе к обкому, вдруг обратил внимание на белые бумажные кресты, наклеенные на стекла. Резко остановившись, повернулся к старшине, который тут же схватился за кобуру, в которой снова покоился револьвер, и спросил:

— Война?

Милиционер вздрогнул и изумленно уставился на меня:

— Да ты откуда взялся-то, совсем что ли с глузды зъехав ? [1] с глузды зъехав (бел.) — с ума сошёл

— Совсем, — невесело усмехнулся я и попросил:

— Скажите мне, какое сегодня число? И, год?

— Семнадцатое июля, а год — тысяча девятьсот сорок первый, — растерянно ответил старшина, но тут он снова вытащил револьвер и уже уверенным тоном приказал:

— Давай, ходи. — И немного запнувшись, добавил:

— Прямо иди, вон к тем деревьям.

Я шел прямо, выполняя приказ, за спиной пыхтел грузный милиционер с наганом наперевес, редкие прохожие недоуменно косились на мою странную одежду. Меня пока не торопили, и я все пытался понять, зачем я здесь? До падения города, последнего областного центра Белоруссии оставалось чуть больше месяца. Что мог сделать я, человек, родившийся через двадцать лет? Рваться в Москву, чтобы рассказывать Сталину и Берии об их бедах, и доказывать, что я всё-всё знаю и вот сейчас лично притащу Гитлера за его знаменитую челку? Дайте мне только дивизию ОСНАЗа. Угу, разогнался! Даже если, Ливицкий, первый секретарь обкома, и НКВДшник Строков меня и отправят в Минск, то Пономаренко тормознет наверняка. Нельзя ему пускать к Сталину непонятного человека, который рассказывает сказки (с его точки зрения) о том, что всё, что ЦК КП(б)Б сейчас делает, идет только во вред. Я читал, хотя правильнее, сказать — буду читать в Интернете что, по-настоящему работали только Москва и республиканское НКГБ. Остальные, то есть КП(б)Б и НКВД, не могли понять, что старыми методами работать нельзя. Партия направляла на подпольную работу всем известных активистов, НКВД формировал партизанские отряды из своих лучших следователей и уполномоченных, зачастую отправляя горожан в сельскую почти, незнакомую для них, местность. Все шло по старой пословице «Хотели, как лучше…» То есть, властям поручили совершенно незнакомое дело, и они выбрали лучших, которые погибли, не успев ничего сделать. Но ведь, Сталину шли доклады об успешной работе! Преодолевая растерянность, пользуясь непроверенными данными, Пономаренко докладывал об успешном сопротивлении, о колхозниках, сжигающих бомбардировщики даже в том районе, где никогда не было аэродромов. О сотнях партизанских групп, отправленных в тыл врага, но не писал, что оружия не хватает даже истребительным батальонам. А школы подпольщиков со сроком обучения два-три дня? Так что, в Минске мне делать нечего. Впрочем, какой Минск? Он уже почти месяц как у немцев.