Александр Дорофеев - Мексиканский для начинающих

Можно было представить этих похрюкивающих, помахивающих скрюченными хвостиками свинок. Вот они рыщут по гигантскому подковообразному пляжу, тычась рылами именно туда, куда указывает горячее Петино воображение. Прямо на глазах из более или менее цивилизованных свиней превращаются в лесных кабанчиков, заросших серо-бурой щетиной. Один подбегает ко мне, толкает в бок и спрашивает:

— А у тебя-то, как отельчик? Сколько звезд?

— То ли две, — сказал я, с трудом очухиваясь от пляжной дремы. — То ли четыре.

— Ну, не так плохо, — покровительственно заметил Петя, — В среднем — три! Значит, уже лейтенант! А мое «Пятое солнце» — «гран туризм»! Это, пожалуй, на маршала тянет.

Когда я выходил из петиного отеля, заметил на стене золотую доску, сообщавшую, что пару лет назад тут отдыхала чета испанских монархов.

Я утаил это от Пети. Иначе бы он помыкал мной, как фельдмаршал денщиком.

Странная штука — жизненный успех! Очертания его расплывчаты, как дорога, раскаленная солнцем. На пути в свой отель я ощущал себя очень младшим лейтенантом в жестком подворотничке и портянках.

«Да вообще, на кой ляд эти звезды», — пытался я утешиться.

И заблуждался. Поздним вечером, выйдя на балкон, увидел созвездие Ориона. Здесь, над Карибским морем, у сурового воина Ориона свой небесный пляж. Лежит безмятежно на боку. Одной рукой подпер голову, в другой — рюмка золотой текилы. Светит и не задумывается, сколько у него звезд и какого они размера.

Впрочем, как без них проживешь? Это если есть, тогда, пожалуйста, — можешь забыть на время.

Петя проявил большие способности к языкознанию. Правда, почему-то решил, что испанский — одно дело, а мексиканский — совершенно другое. Мол, отличаются приблизительно так, как древнеегипетский от арабского.

Впрочем, знавал я человека, который был уверен, что луна и полумесяц не имеют друг к другу никакого отношения.

Перво-наперво Петя переделал свое имя на местный лад. Но с некоторым отечественным оттенком.

— Зови-ка, брат, меня попросту — Педро, — сказал он, нажимая на последний слог, — Так оно звучней!

Ну Педро, так Педро — действительно, довольно сильно звучит! Еще крепчей, пожалуй, будет Педрюша…

— В наших языках, — говорил Педро, — русском да мексиканском, много общего. Прямо на лету ловлю. К примеру, слово «чекар» — проверять. Явно пошло от нашего «чека»! Или, послушай, — «ме перди»! То есть — я потерялся. Смотри, как звучание передает смысл!

— Точно, — согласился я. — Вспомни млечный путь на небе. Молоко — «лече».

Педро всерьез занялся составлением подручного словарика. Первое слово, которое он вписал туда, то ли из озорства, то ли по кулинарному влечению, было блинчики — «охуелос». Дальше пошло, как по маслу.

Масло — мантекия.

Соль — саль.

Солнце — соль.

Привет — оля.

— Поверь, — вздохнул тут Педро, — Я давно говорил, что жена моя Оля «с приветом». Вот через неделю приедет, — сам увидишь.

«Море — мар, — продолжал он. — Глаз — охо. Спасибо — грасиас. А даром — гратис!»

Это гратис особенно полюбилось Педро, а еще «мучача» — девушка.

— Мучача, мучача, не дашь ли мне гратис? — бубнил он под нос, записывая питейные принадлежности. — Рюмка — копа. Глоток — траго. Еще — мас. Очень хорошо — муй бьен.

Некоторые соответствия приводили Педрюшу в восторг.

— Мало — поко. Плохо — мало. Как точно замечено! Когда мало, всегда плохо! А много не бывает!

Под конец он глубочайшим образом поразился емкостью мексиканского языка, узнав, что «жена» и «наручники» обозначаются одним словом «эспоса».

— Ну, брат, во язык-то! Не в бровь, а в охо. Я свою теперь только так и буду звать — эспоса. Поди, догадайся, чего в голове держу…

Действительно, мудрено было догадаться, чего он держал в голове. Зато на голову Педро постоянно примеривал шляпы. Накупив десятка два, временно успокоился, и каждые полчаса появлялся в новой.

— Еще мне обещали шапочку тореадора с рогами. Но ты погляди, сколько здесь сандалий, — никогда не видал таких фасонистых!

И впрямь, как шляпами, так и сандалиями Канкун был переполнен. От торговых центров, напоминавших то ли бисквитные торты, то ли океанские пароходы, до маленьких пальмовых лоточков на пляже — все было забито шляпами и сандалиями.

— А ты начни коллекционировать, — брякнул я ни с того ни с сего, — уверен, никто еще не додумался. Собирай! Будешь, так сказать, сандалофилистом.