Андрей Посняков - Красный Барон

Слуга принес яичницу на большой сковородке — одной на всех, не забыл и про хлеб, и вино, больше напоминавшее забористую ягодную бражку, чем, собственно, и являлось.

— Вот все наши деньги, — сунув руку в карман кафтана, Андрей высыпал на стол все оставшееся серебро — не так и много. — Рамон, Гонсало — пойдете со мною на рынок, купим одежду — самую простую, дешевую. А ты тем временем, — молодой человек посмотрел на Мартина, — спросишь у хозяина ножницы да обстрижешь Аньезу покороче, так, чтоб совсем походила на мальчика. А мы еще ей купим шляпу и жилет.

— Снова стричь? — в непритворном ужасе ахнула девчонка. — Но… вы же меня и так уже обкорнали дальше некуда. Страх какой!

— Ничего, — усмехнулся Рамон. — Волосы не голова — отрастут. А девчонка в нашей компании будет выглядеть слишком уж подозрительно.

— Уж потерпи, солнышко! — улыбнулся Андрей.

Деревенщина Гонсало же ничего не сказал, лишь ласково погладил Аньезу по голове своей огромной ручищей — утешил.

— Все сделаем, — заверил Мартин. — А ножницы я внизу видел — на гвозде висят.

— А можно еще помыться? — Аньеза смущенно махнула ресницами. — А то я пахну, как… Таз только и спросить да кувшин с водою.

Хмыкнув, лейтенант снова посмотрел на мальчишку:

— Спросишь, Мартин?

— Конечно! Спрошу!

— Ну вот и славненько.

Быстро собравшись, Громов, Рамон и Гонсало Деревенщина справились у рыжего слуги о дороге к рынку, вышли из корчмы и, повернув налево, зашагали по главной городской набережной, называемой Бэттери и застроенной симпатичными трех и четырехэтажными домами, своими узкими фасадами чем-то напомнившими Громову знаменитую стокгольмскую площадь Сторторгет. Здесь же, кое-где, среди пальм, виднелись котлованы и недостроенные остовы зданий, у которых копошились рабочие с тачками и мастерками.

— Кирпичи новые, — присмотревшись, недовольно буркнул Рамон. — Видать, есть тут уже мастерская… и даже не одна.

Мартин постриг Аньезу довольно быстро и старался, чтоб вышло покрасивее — все ж таки девчонка, понятно. И все равно приходилось утешать, даже поцеловать пару раз — юноша был бы готов и к гораздо большему количеству поцелуев, да только Аньеза пока ничего лишнего своему юному поклоннику не позволяла — весьма строгих нравов была, хотя и не стеснялась при Мартине мыться, даже командовала, когда воду лить.

Жилистый седобородый старик с морщинистым лицом — хозяин «Ржавого якоря», усевшись за небольшим столом в глубине зала, как раз прикидывал возможные доходы, считая на искусно выточенных из яшмы четках, когда сверху спустился рыжий слуга с ножницами, кувшином и тазом… да так неудачно спустился, что выронил таз, и тот — медный! — со звоном прикатился к хозяйским ногам.

— Ты что там спотыкаешься, дурень? — корчемщик недовольно поднял глаза, маленькие и слегка косые. — Совсем обленился? Давно затрещин не получал? Сейчас получишь. А ну-ка, иди сюда! Вот тебе, вот!

— Господи-и-ин… — уклоняясь от града обрушившихся ударов — а кулаки у хозяина таверны были крепкие, — заканючил слуга. — Я просто хотел доложить… сказать хотел…

— Интересно, что же?

— Ай! Просто эти… ай, ай!

— Да говори же, бездельник!

— Я постоял под дверью, как вы велели…

— Ну? — хозяин наконец отпустил бедолагу, требовательно на него воззрившись. — И что?

— Я думал сначала — они содомиты, — быстро заговорил рыжий. — Ну те двое парней — они, как остались одни — целовались!

— Хо!

— А потом один разделся, и я увидал — он девка! Точно девка, ага!

Трактирщик безразлично повел плечом:

— И что с того, дурень?

— А еще — они говорили про меж собой на каком-то непонятном языке… Думаю, что это — испанский! Певучий такой, раскатистый…

— Так-так… — озадаченно протянул хозяин таверны. — А тебе не послышалось, дурачина?

— Да что я, не знаю, как испанцы говорят?

— Ладно, не канючь! Лучше еще за ними посмотри, послушай… А там видно будет. В конце концов, стражников позвать — бежать недалече.

— Ваша правда, ваша правда, мой господин.

Аньеза и впрямь стала походить на мальчика, о чем ей не преминул сообщить Мартин, тут же об этом и пожалевший: девушка неожиданно покраснела, а в уголках ее больших глаз заблестели слезы:

— Значит — мальчик, говоришь? Так?

— Н-ну…

— А я-то тебе верила! Считала своим другом… и даже больше того… А ты…

— Но Аньеза, милая, я просто хотел сказать — здорово, что все получилось… Нет, в самом деле — теперь тебя никто не узнает, и это…