Роберт Сойер - Гибриды

— И ты видел Бога? — насмешливо спросила Мэри.

— Можно сказать и так. Там определённо что-то было. — Он посмотрел на Понтера. — И потому-то ей нужен ты, дружище. Она хочет засунуть тебя в свою установку.

— Зачем? — спросил Понтер.

— Зачем? — переспросил Рубен, словно ответ был очевиден. — Потому что наш мир стоит на ушах по поводу того, что твой народ так и не изобрёл религию. Причём не то чтобы она у вас была, но потом вы от неё отказались — за всю вашу историю вы ни разу даже не задумались об идее Бога или загробной жизни.

— Подобная идея стала бы — как вы это говорите? — плевком в лицо наблюдаемой реальности, — сказал Понтер. Потом посмотрел на Мэри. — Прости, Мэри. Я знаю, что ты во всё это веришь, но…

Мэри кивнула.

— Но ты — нет.

— Так вот, — продолжил Рубен, — группа Персингера считает, что нашла нейрологическую причину существования у Homo sapiens религиозных верований. И моя знакомая Вероника хочет посмотреть, удастся ли ей вызвать религиозное переживание у неандертальца. Если да, то им придётся найти какое-то объяснение тому факту, что у вас нет религиозных мыслей. Но Вероника считает, что метод, который работает на нас, не сработает на тебе. Она думает, что ваш мозг отличается от нашего на каком-то фундаментальном уровне.

— Интересное предположение, — сказал Понтер. — Процедура не представляет никакой опасности?

Рубен покачал головой.

— Ни малейшей. Собственно, как раз на мне это и проверяли. — Он улыбнулся. — Большая проблема для большинства психологических исследований состоит в том, что практически все подопытные — студенты-психологи с младших курсов, то есть люди, решившие изучать психологию. Мы знаем невероятно много об устройстве мозга людей этого типа, но очень мало о мозге людей в целом. Я познакомился с Вероникой в прошлом году; она обратилась ко мне по поводу набора подопытных среди шахтёров — совершенно иной демографической группы, чем та, с которой они обычно работают. — Рубен работал штатным медиком на принадлежащей компании «Инко» никелевой шахте «Крейгтон», в которой располагалась Нейтринная обсерватория Садбери. — Она предлагала шахтёрам за участие по паре баксов, но руководство «Инко» пожелало, чтобы до начала набора добровольцев я одобрил процедуру. Я прочитал работу Персингера, ознакомился с модификациями Вероники и прошёл процедуру сам. Магнитное поле там используется совсем небольшое по сравнению, скажем, с МРТ, на которую я регулярно направляю пациентов. Это совершенно безопасно.

— То есть она и мне заплатит пару баксов?

Рубен изумлённо посмотрел на него.

— Ну, мне же нужно на что-то жить, — сказал Понтер. Но долго удерживать серьёзное лицо у него не получилось, и его прорезала широкая ухмылка. — Нет, Рубен, ты прав, компенсация меня не интересует. — Он посмотрел на Мэри. — А интересует меня шанс понять эту сторону тебя, Мэри — то, что занимает такое важное место в твоей жизни, и что я совершенно не способен постичь.

— Если хочешь больше узнать о религии, пойдём со мной к мессе, — сказала Мэри.

— С удовольствием, — ответил Понтер. — Но я также хочу встретиться со знакомой Рубена.

— Но ведь нам нужно в твой мир, — сказала Мэри немного обижено. — Двое скоро станут Одним.

Понтер кивнул.

— Действительно. И мы не хотим пропустить из них ни мгновения. — Он посмотрел на Рубена. — Твоей знакомой придётся принять нас завтра с утра. Это можно устроить?

— Я сейчас ей позвоню, — ответил Рубен, поднимаясь. — Уверен, что она землю носом рыть будет, лишь бы тебя ублажить.

Понтер и Мэри провели ночь в доме Рубена на раскладном диване. На следующий день рано утром они явились в маленький кампус Лаврентийского университета и нашли комнату C002B — одну из лабораторий Группы нейрологических исследований.

Вероника Шеннон оказалась костлявой белой женщиной под тридцать, с рыжими волосами и носом, который Мэри до знакомства с неандертальцами посчитала бы здоровенным. На ней был белый лабораторный халат.