Михаил Ланцов: Маршал Советского Союза. Глубокая операция «попаданца»

– Но он, все же, решил проверить и, привычным движением руки протянулся к небольшой эбонитовой коробочке с рычажком, прикрученной к стенке. Щелкнул переключателем. Загорелся несколько тусклый электрический свет, освещая окружающую его тьму. – Странные обои, – вновь пронеслась мысль в голове у Николая Васильевича.

– Дорогой! Ты уже проснулся? – Раздался женский голос из-за двери. Он вызывал приятные эмоции и чувство какой-то близости. Николай Васильевич начал пытаться лихорадочно сообразить, где он и что вообще происходит… – Дорогой! Ты меня слышишь?

– Да. Я еще полежу немного, – ответил Агарков, пытаясь потянуть время и осмотреться. Каждая секунда была на счету, по крайней мере, чувство опасности просто раздирало Николая Васильевича противоречивыми эмоциями. Но разобраться с ситуацией ему не дали. Дверь открылась и в комнату вошла миниатюрная женщина с черными волосами и живыми глазами. – Нина, – не то спросил, не то заявил Николай Васильевич. Для него эта женщина была чужой, однако, смутные чувства и эмоции накатывали из глубины сознания. Нет, он ее не любил, но…

– Миша, что с тобой? – Запричитала эта незнакомая женщина. – На тебе лица нет.

Тебе плохо?

– Нет, что ты, – сказал Агарков, понимая, что у него на лбу выступил холодный пот, а голова кружится. В голове поднимался дикий вихрь незнакомых мыслей, чужих воспоминаний… Чужих!? Николай Васильевич, замотал головой, сделал несколько шагов вперед, аккуратно подвинув с прохода эту знакомую незнакомку. Вышел в коридор. Сделал шаг. Взглянул в зеркало и, увидев там отражение надменного и холёного лица азартного авантюриста и властолюбца, одновременно чуждое и ненавистное, и, в то же время – обыденно-знакомое, постоял, покачиваясь, несколько секунд с выражением искреннего, неподдельного ужаса. А затем мутный вихрь в голове рывком поднялся выше и накрыл сознание. Николай Васильевич – или уже Михаил Николаевич – рухнул на пол.

Интерлюдия – Что с ним? – Щебетал знакомый голос незнакомки, едва прорывающийся сквозь толщу потока информации и эмоций, который крутился вихрем вокруг сознания Николая Васильевича.

– Ничего страшного. Нина Евгеньевна, не переживайте вы так. С ним все нормально.

Просто высокая температура. По всей видимости, Михаил Николаевич где-то простудился вот и плохо стало. Пускай полежит немного. Думаю, поутру придет в себя, а там уж и меня вызывайте.?

26 ноября 1935 года. Москва. Кремль. Кабинет Сталина.

– Врачи говорят, что Михаил Николаевич уже идет на поправку.

– И чем вызвано плохое самочувствие товарища Тухачевского? – Задумчиво пыхтя трубкой, спросил товарищ Сталин.

– Врачи разводят руками. Внезапное повышение температуры. Холодный пот. Потеря сознания. В течение первых суток было дважды зафиксировано остановка сердца.

Кратковременное. Но при этом никакой инфекции не обнаружено, следов алкоголя или отравления, тоже. Михаил Николаевич смог очнуться только несколько часов назад и пока еще очень слаб. Плохо узнает людей. По заявлению Нины Евгеньевны он совершенно переменился характером. Стал спокоен. Вдумчив. Молчалив.

– Когда товарищ Тухачевский поправится?

– Медики очень осторожны в прогнозах, товарищ Сталин. Впрочем, если Михаил Николаевич будет чувствовать себя хорошо, его могут выписать через три-четыре дня. Но не раньше, поскольку опасаются рецидива.

– Хорошо, вы можете идти, – кивнул Иосиф Виссарионович и продолжил свое чтение.

28 ноября 1935 года. Москва. Отдельная палата одной из московских больниц.

Раннее утро.

Агарков лежал на своей койке и рассматривал чисто выбеленный потолок. Думал и тихо паниковал, стараясь не подавать вида.

Прошло неделя с того момента, как он очнулся здесь. Поначалу ему показалось, будто бы он попал в ад и над ним решили посмеяться – поместив в тело того, кого он презирал. Причем, не просто так, а за полтора года до расстрела. Тонкий юмор, только очень черный и циничный. "Кому же это я так дорожку перешел?" Но ответа не было, сколько Агарков не пытался его найти. В бога он не верил, а больше вроде и некому так шутить. Так что пришлось просто отложить неразрешимый вопрос подальше и заняться куда более насущными проблемами, каковых было немало.

Вселение Агаркова в тело Тухачевского закончилось для последнего весьма плачевно.

Личность "старого жильца" оказалась просто смята бурлящей ненавистью и яростью, которые умирающий маршал принес с собой из прошлой жизни. По всей видимости, Михаил Николаевич даже понять ничего не смог, так как дикий смерч ворвался в него стремительно и без каких-либо предупреждений, круша все на своем пути. А когда ситуация стабилизировалась, от личности Тухачевского остались только жалкие обрывки эмоций и воспоминания. О да! Воспоминаний было очень много.