Владимир Свержин - Семена огня

— Она уже в крепости! — закричал Ла Валетт, пытаясь освободиться из радостных объятий.

— Кто?! Что?!

— Брунгильда пробила ворота!

Следующие звуки лишь подтвердили его правоту. Внизу послышались вопли ужаса и характерное чавканье, с каким отточенная сталь входит в человеческую плоть.

— Не страшись, Бастиан! — опекавший его храбрец вытащил меч из ножен и стал у лестницы. — Будь она хоть черт с рогами, я ее не пропущу!

— Она не черт, она гарпия!

— Вот увидишь! — не слыша его, продолжал воин.

И Бастиан увидел. Одним прыжком дама Брунгильда оказалась на верхней площадке лестницы. Казалось, с таким сложением и весом она должна была взбираться по лестнице, пыхтя и обливаясь потом. Ничего подобного! Всего одно мгновение — и она уже была лицом к лицу с защитниками боевой галереи. Меч отважного барона с размаху ударил ее по плечу и сломался, точно был сделан из картона, а не выкован из отличной стали, привезенной из далекого Эйре.

Брунгильда насмешливо толкнула противника. Тот пролетел по галерее, точно ядро из камнемета, сбивая с ног бегущих на помощь соратников. Бастиан попятился, нелепо выставил вперед копье, понимая, что все это без толку, и одно теперь спасение, хотя какое уж это спасение — прыгать со стены: конечно, переломы обеспечены, а в пылу боя могут и затоптать, но так хоть малюсенький, но есть шанс выжить.

Завидев его, Брунгильда улыбнулась, как хищник, неделю сидевший на травяной диете, при виде куска сырого мяса. Она шагнула вперед, протянула к нему руку, выдернула копье, переломила о колено, точно глумясь, и отбросила никчемные обломки в сторону. Сделала еще шаг…

Вдруг глаза ее округлились, кожаный панцирь, обшитый стальными пластинками, разлетелся в куски, над спиной взвились широченные крылья летучей мыши. Она крикнула пронзительно, повергая в оторопь присутствующих, и взлетела с боевой галереи, с невероятной скоростью исчезая из виду, превращаясь в точку на горизонте, а затем — лишь в память о точке.

Темная плотная ткань капюшона отлетела за спину, и пронзительный, леденящий душу визг огласил лес. Никто не смог бы сказать, какая из женщин завизжала первой: мадам Гизелла или Благородная Дама Ойген. Грех было их осуждать. Даже видавший виды Лис невольно отпрянул. Существо, дотоле прятавшее лицо от чужих глаз, и впрямь обладало длинной седой бородой, и потому в согбенном виде в монашеском одеянии напоминало умудренного годами старца-отшельника. Представший спутникам Дагоберта без прикрас, хаммари служил впечатляющим предостережением всем любителям проявлять творческую активность в нетрезвом состоянии.

Неизвестно, что там на радостях пили Энки со своей подругой, — надо надеяться, что, увидев результат, они больше не пригубили ни капли. Скрюченное чудовище имело три лица — одно по центру и два по бокам. Вернее, не совсем так: у него было три носа, шесть глаз, один, уходящий острием в макушку лоб и один рот, усаженный великим множеством кривых зубов. Портрет этого причудливого творения довершал еще один комплект рук, впрочем, при необходимости, легко становившихся ногами.

Сбросив отшельничий плащ, хаммари выпрямился, поднялся на задних лапах и стал ростом примерно с Карела. Темные зрачки его, по два в каждой глазнице, налились алой кровью, чудище грохнуло себя в грудь кулаками, и, встав на четыре конечности, бросилось в атаку.

— Бегите! — Лис выдернул из висевшего на спине колчана длинную, в ярд, стрелу.

— Да-да, вам лучше туда не соваться! — Пипин кинулся к принцу и женщинам.

Карел и Фрейднур, обнажив мечи, не сговариваясь, шагнули вперед, закрывая чудовищу путь.

— Оставьте меня! — Дагоберт отбросил руку майордома.

— Вам не следует видеть этого, вы еще слишком малы.

— Сегодня мне тринадцать! — крикнул принц.

Между тем хаммари был уже совсем рядом. Он вновь поднялся на задние ноги и с невероятной для «старца» быстротой начал колотить ими в воздухе, силясь поразить Фрейднура или Карела. Три стрелы, одна за другой, ударились об него и отскочили, не причинив ни малейшего вреда. Впрочем, булатные мечи, которыми наотмашь рубили могучие воины, тоже не производили на монстра сколько-нибудь заметного впечатления. Но, может быть, это только казалось: всякий раз, когда отточенная сталь попадала по одной из конечностей, существо отдергивало ее, болезненно трясло в воздухе, но затем опять било, словно и не мечи были в руках воинов, а всего лишь розги.

И все же взмахи становились все реже, — должно быть, хаммари начал уставать.