Радик Соколов - Наездник

— Вставай, убогий, пора в школу собираться, а то проспишь и опять опоздаешь. Вдруг эти дуры из соцобеспечения решат, что за тобой нет присмотра — Тетушка все не переставала бояться, что ее могут лишить опекунства за асоциальный образ жизни, а вместе с ними и дополнительного источника дохода — пособия по инвалидности ребенка, поэтому ее голос звучал весьма тревожно. Видать вспомнила, что давеча приходил строгий участковый с высохшими как вобла дамами неопределенного возраста из социальной службы для проверки сигналов о том, что тетушка — тунеядка со склочным характером, алкоголичка и сквернослов. Дамы тогда осмотрели «условия проживания», поцокали языком и строго взирали на тетку, чуть не доведя ту до удара. — Да, есть дома нечего. На кухне зря не шурши. Вернешься перекусим, я картошки наварю.

— Сейчас встану, тетя. Кстати, что там такое противное на сковородке жарилось?

— Остатки с праздничного стола. Я вчера у соседей перехватила, когда они выбрасывать собрались. Ты знаешь, не люблю от продуктов избавляться. Хватит препираться, вставай все равно мясное не жрешь. Давай потихонечку, а я пойду чифирю выпью, а то вчера, видишь, засиделись.

— Слышал, как вы полночи гудели, всю улицу на уши поставили, — едва слышно произнес Павлик.

— Дык праздник у Сереги. День рождения раз в году бывает. — Слух у алкоголички работал великолепно.

— Ну-ну.

— Тетка, почувствовав в словах вызов, тут же перешла в нападение. Ее и без того некрасивое лицо обезобразилось, и она ухватив своим рыщущим взглядом мольберт выплюнула — Малюешь, книжки почитываешь, все уроки у тебя на уме, а дома жрать нечего. Я в твои годы уже горбатилась на железной дороге, а здоровье у меня еще хуже твоего было. Иждивенец. Сел на шею и ноги свесил. Мне в молодости, когда на еду не хватало приходилось даже на барахолке стоять, приторговывать, а ты наденешь наушники, глаза вылупишь в свою заразу и сидишь, как дурак.

— Ладно, знаю тетя, чем вы тогда торговали. Как маленькая Вера, за прилавком стояли. Просветили добрые соседи. Как раз те, с которыми выпиваете.

— Живи, Инвалид, тебя уже бог наказал, а мне не с руки — прошипела оскорбленная невинность так до конца и не осознавшая смысла услышанной фразы. — и подбирая достойное продолжение на мгновение замолкла.

— Шатов мог бы сказать, что таких праздников у них бывает через два дня на третий, что все деньги пропиваются, много чего мог бы сказать, только все это уже сказано столько раз, что не имеет смысла повторять. — он только махнул рукой. — Ну и зачем я начал с ней припираться. Сколько раз себе давал слово молчать? Опять сорвался. Ну и черт с ней.

— Слушай, я не знаю, что там наплели тебе соседи — тетка вдруг зашлась в лающем утреннем кашле курильщика — только лучше помалкивай, а не то я смогу доставить столько неприятностей, сколько и в страшном сне не присниться. Ты еще не знаешь на что я способна. Так что подумай. Если у меня в доме живешь, то изволь уважать хозяйку. Я обижать себя не позволю, а если такое повториться, то вот порог. Забирай свои вещи и выкатывайся в интернат.

С силой захлопнулась дверь, проскрипел ключ в замке. Тетка ушла. Теперь можно было успокоиться и выйти из комнаты.

Павел уселся на кухне за колченогим столом и налил себе заварку — третьячок, и из еще не остывшего чайника кипяток. Сахарница, предсказуемо оказалась пуста, холодильник тоже. Голод слегка отступил, временно залитый горячей водой. Пора было бежать в школу, но хотелось еще спокойно посидеть глядя в окно, послушать любимую музыку. Из головы все никак не выходило прочитанное вчера старое письмо. Его он нашел убираясь в сарайчике, который использовал как мастерскую.

Письмо оказалось написанным матерью за год до его рождения. Текст был загадочный, но обращаться к тетке за разъяснениями совершенно не хотелось.

«Таня, я согласилась стать суррогатной матерью. Обещают очень приличные деньги. Это вариант вырваться из нищеты. На всякий случай, оставляю тебе копии всех договоров. Если со мной случиться беда, отнесешь в милицию. Спасибо.»

Больше никаких документов в тайничке не было, и прочитать таинственные договоры не удалось.

— Скорее всего в результатом этого материнства стало его рождение. — Ковыряться с прошлым — себе дороже. Что это изменит. Пусть все остается как есть. Пока ни на что нет сил. Не хочу думать об этом. Я и так ущербный. Внутри вспыхнули горькие звезды разочарований. Шатов уже просто опустил рук и поплыл по течению. В душе поселилась зима и угрюмое уныние. Хуже всего, было не то, что впереди только финал, не то, что станет призрачным мир, растворятся мечты и надежды, а то, что ничего и не было. Не было любви, ревности, страстей и эмоций. Была только пустота с проблесками несбыточных надежд и мечтаний. Подвиги и предательство, красивые девушки и значительные мерзавцы пронеслись мимо не обратив на его существование никакого внимания. Как он завидовал Квазимодо, который, несмотря на свое, так схожее по сути с Пашкиным, уродство оставался благородным человеком и смог бросить вызов судьбе.