Филипп Улановский - Первый советский пилотируемый полет в сторону Луны

Конечно, посылать настоящих космонавтов в космос на плохо испытанных «Л-1» было жалко, хотя кое-кто из них был готов отдать жизнь во имя науки, как это сделал Комаров, прекрасно знавший, что летит на верную гибель. Но в лагерях необъятного ГУЛАГа даже в середине шестидесятых годов по различным политическим статьям сидело еще немало неплохих инженеров, которых вполне можно было использовать в качестве подопытных кроликов, то есть космонавтов, не объявляя на весь о том, что испытательные полеты были пилотируемыми…

И вот, в самом начале мая 1967 года, когда весь Союз дружно смеялся в кинотеатрах над незадачливыми персонажами прекрасной комедии Гайдая «Кавказская пленница», в лагеря особо строгого режима стали приезжать специалисты по авиакосмической медицине. Им предстояло отобрать группу зэков для осуществления испытательных полетов к Луне.

Причем надо было выбирать сразу, без отсева на уровне «один к двадцати или даже к пятидесяти» в московском госпитале, как это происходило при отборе большинства космонавтов военных и гражданских наборов. Ибо зэки – это люди особого рода, и подписку о неразглашении государственных тайн с них взять почти невозможно. А военную клятву многие из них никогда не приносили…

Врачи даже не знали, как преподнести зэкам то, что их отправят в Москву для проведения специальной подготовки. Один из отобранных, заключенный Гаврилов, рассмеялся, предположив, что зэков хотят использовать в качестве Белки и Стрелки, то есть подопытных собачек. Он даже не представлял тогда, насколько он был близок к истине…

Короче, исходя из внешних данных и по заключениям лагерных врачей, были почти наугад отобраны шесть человек: Андрей Скляров, Василий Пономаренко, Степан Гаврилов, Григорий Резниченков, Тимофей Молодцов и Равиль Габдуллаев. Все они были из разных лагерей, и встретились впервые только в Москве, когда находились в авиационном госпитале перед тем, как приступить к самой необычной в истории мировой космонавтики подготовке к полету.

В московском госпитале уже в июне 1967 года выяснилось, что Гаврилов и Резниченков не подходят на роль кандидатов в космонавты-зэки по медицинским показателям. У Резниченкова оказался застарелый гастрит, на который в лагере никто не обращал никакого внимания. Врачи в госпитале попытались этот гастрит вылечить, но он оказался столь застарелым, что решительно не подавался никакому терапевтическому лечению. А резать желудок по поводу гастрита у госпитальных врачей руки почему-то не поднялись… А зря… К тому же в КГБ заподозрили, что Резниченков был когда-то Резниковым, а запускать еврея в космос было как-го неуместно. Тем более, что в КГБ знали о том, что у космонавта Волынова мать зовут Евгенией Израилевной, и этот козырь можно было использовать в борьбе с сионистской пропагандой, особенно распустившейся сразу после шестидневной войны 1967 года, проходившей как раз во время отбора космонавтов-зэков. А еврей-зэк мог каким-то неведомым образом выжить даже в ситуации, когда никаких шансов на это у него не могло даже и сохраняться.

У Гаврилова же, согласно данным детального рентгеновского исследования позвоночника, оказалось предрасположение к шейному радикулиту, точнее – к остеохондрозу. Так что после перегрузок во время подготовки и старта эта болячка могла разыграться не на шутку, и от больного человека можно было получить после возвращения из окололунного пространства гораздо меньше информации, чем от здорового бугая.

Пришлось медикам поставить красный свет на пути Гаврилова и Резниченкова к космосу, то есть не допустить их к специальной подготовке. А специальные товарищи отправили несостоявшихся космонавтов в лагеря, причем совсем не в те лагеря, откуда их брали. Но на этом этапе – этапе отбора – зэкам еще не довелось узнать, что их собираются готовить по программе космонавтов, хотя Гаврилов успел заподозрить что-то неладное в том, как тщательно его обследовали врачи…

Этот Гаврилов пару раз пытался вякнуть новым солагерникам о том, что из него хотели было сделать подопытную собачку, но на него тут же донесли. Начальник лагеря предупредил его, что за подобные провокационные разговоры, порочащие советскую власть, Гаврилов имеет шанс получить дополнительный срок и никогда больше не покинуть стен лагеря. Пришлось Гаврилову заткнуться, ибо он был достаточно умудрен опытом жизни в советском обществе, чтобы бороться в такой ситуации против его основополагающих устоев. А потом Гаврилов все-таки хотел выйти из лагеря живым, и понял, что за свою болтливость он может не только «век свободы не видать», но и с самой жизнью распроститься… С тех пор Гаврилов делал все, чтобы забыть о днях медицинских проверок в госпитале. Умер он в конце 80-х годов, уже в эпоху горбачевской перестройки, вскоре после того, как, наконец, стал свободным советским человеком, если советский человек вообще способен был стать свободным.