Юрий Тупицын - Химеры далекой Юкки

Лобов видел, как потихоньку редеет розовое молоко тумана. Теперь он торопился и шел к главному напрямик, без дипломатических петель.

- Кто он?

- Он. Кто все знает.

"Пусть так".

- Где он?

Редеющий туман молчал. Лобов осторожно шагнул вперед.

- Где он? И где ты? Почему ты молчишь?

В ответ засмеялись уже откуда-то сзади. Лобов круто повернулся. В это время туман сгустился в последний раз и разом оборвался. Иван увидел Дину Зейт, с улыбкой смотрящую на него из-за унихода.

- Дина! - изумился и обрадовался Иван.

Улыбка стала довольной и лукавой. Радость медленно улетучивалась, уступая место беспокойству.

- Дина, - уже неуверенно проговорил Лобов, делая шаг вперед.

- Не подходите, я плохо одета, - строго предупредила она.

Лобов огляделся вокруг в поисках той, с которой он только что разговаривал, и увидел, как от озера по направлению к униходу торопливо и неуклюже шагает человек, припадая на одну ногу и опираясь на палку. Человек остановился, вытер с лица пот и вдруг, воздев свободную руку вверх, закричал:

- Иван!

В этом коротком возгласе смешались и радость, и боль, и тоска ожидания. Лобов узнал голос и, позабыв обо всем остальном, бросился к Вано Балавадзе. Палка выпала из рук командира "Метеора", он покачнулся и упал бы на траву, если бы Лобов не поддержал его за руки.

- Ничего, сейчас я, сейчас, - бормотал Балавадзе, приткнувшись к плечу Лобова, - разучился ходить, понимаешь. И дышать больно, да я привык. Нашел? Я так и думал - или ты, или Антикайнен. Много ли осталось старых командиров? Вот и Вано теперь нет, кончился.

- Мы еще полетаем, - тихонько сказал Лобов на ухо товарищу то, что обычно говорят в таких случаях.

- Полетаю за пассажира. Потерял корабль, растерял экипаж. Говорил ты мне - не верил. Думал, это другие, у меня не так. Твои-то хоть все целы?

- Все.

- Вот это хорошо. Да и попроще тебе было на Юкке, чем нам, - с горечью добавил Балавадзе и поднял голову, - правда, тезка?

Он заметил, как изменился в лице Лобов, и попытался улыбнуться.

- Что, красив?

Лобов проглотил слюну. Лицо Балавадзе было покрыто рубцами и шрамами.

- Ничего, - с трудом сказал он наконец, - ничего, Вано. Не в этом счастье.

- Наверное, не в этом, - рассеянно согласился Балавадзе и провел рукой по своему телу, - знаешь, я ведь весь такой красивый.

Лобов побледнел, догадка оглушила его.

- Так они - и тебя тоже?

- И меня, - грустно согласился Балавадзе.

- Как же, - горло Ивана перехватил спазм, - как же ты вынес все это?

Балавадзе провел по лицу вздрагивающей ладонью.

- Пришлось потерпеть, - глухо проговорил он, - нелегко было. Скажу честно, если бы не Дина - не выдержал. Правду говорят, стойкий народ женщины.

Лобов невольно покосился в сторону унихода, недоуменно хмуря брови, но спросить ни о чем не успел.

- Ты туда не смотри, - угрюмо сказал Балавадзе, - это не Дина, ее ученица.

- А Дина?

Темные, близко посаженные глаза Балавадзе, лишь они и остались на лице неизменными, сощурились:

- И ты не догадался? Рядом с ней лежали.

- И что же? - уже догадываясь о случившемся, невольно спросил Лобов.

Балавадзе отвел взгляд.

- Зачем спрашиваешь, Иван? Она была красивой. Ведь это хорошо быть красивой. Хорошо не только для себя, для других. Она гордилась этим.

Лобов молчал.

- Она была красивой женщиной, - повторил Балавадзе глухо, - а женщины они и сильнее и слабее нас. Дина вынесла все, что выпало на ее долю, вытащила из могилы меня. И покончила с собой в тот самый день, когда услышала грохот посадки "Торнадо". Я, Вано Балавадзе, не сужу ее за это.

До унихода оставалось всего несколько шагов, когда Балавадзе со сдержанным стоном схватился за грудь.

- Посидим, - выдавил он, опускаясь на траву под одиноким редким кустом.

- Давай я тебя донесу!

- Не глупи! Только того и не хватало, чтобы Вано Балавадзе, как женщину, носили на руках.

Он дышал глубоко, но осторожно.

- Ты не волнуйся, Иван, - успокоительно проговорил Балавадзе, немного придя в себя, - тут безопасно, я имею в виду озеро и прилегающие окрестности.

Словно в ответ издалека послышался мягкий гортанный крик "а-у!" и игривый громкий смех.

- Стала бояться меня, - в раздумье проговорил Балавадзе, - они ведь чуткие. Как собаки, а может быть, и как дети. Сразу поняла, что не могу теперь ее видеть.

- В нашем деле нельзя без издержек.

- Верно, - согласился Балавадзе, - но как все-таки горько, когда твой экипаж становится издержкой. Слово-то какое, а? Издержка.