Юрий Тупицын - Фантомия

ЮРИЙ ТУПИЦЫН

Фантомия

Патрульный корабль "Торкадо" возвращался на базу из дальней разведки. Он шел на сверхсветовой скорости. Корабельные часы показывали третий час ночи.

Командир и инженер корабля мирно спали, бодрствовал только вахтенный штурман Реми Дюма. Его клонило в сон. В этом не было ничего удивительного: ночная вахта. Конечно, корабельная ночь была понятием сугубо условным, и днем и ночью "Торкадо" был освещен лишь слабым светом далеких звезд, но привычный ритм жизни давал о себе знать на корабле ничуть не менее властно, чем на Земле, - в ночную вахту всегда хотелось спать. Да еще этот густой, ровный гул двигателей.

Реми тряхнул головой и энергично растер себе ладонями лицо. Предстоял ряд важных наблюдений, для которых была нужна свежая голова. Конечно, можно было принять тонизирующее, но Дюма предпочитал обходиться без этого. Протянув руку, он включил обзорный экран, вспыхнувший точками звезд и пятнами галактик, укрупнил масштаб и... услышал сзади странный звук, больше всего напоминавший звук лопнувшей басовой струны. Дюма недоуменно обернулся и в дальнем углу рубки увидел молочнобелый шар диаметром около дециметра, неподвижно висевший над полом рубки. Дюма оторопел.

Ему пришла в голову довольно нелепая мысль о шаровой молнии, но шар не светился и не сыпал искрами. Дюма наблюдал за ним, ничего не предпринимая, совершенно ошарашенный. С минуту шар пребывал в состоянии полного покоя, словно отдыхал, а потом плавно и бесшумно поплыл к навигационному столу. Там шар повис неподвижно, по его поверхности, как от ветра, пошла рябь, он стал вытягиваться и превратился в параллелепипед. Уплощаясь все больше и больше, параллелепипед выпустил из себя какие-то отростки, протянувшиеся вниз, и вдруг превратился в точную копию навигационного стола.

Настолько точную, что ее невозможно было отличить от оригинала. Простояв обыкновенным неподвижным столом несколько секунд, он быстро смялся и легко обратился в рабочее кресло инженера, стоявшее неподалеку от стола. Кресло несколько раз шевельнулось, точно устраиваясь поудобнее, и стало абсолютным двойником настоящего. Не доверяя себе, Дюма на секунду прикрыл глаза и тряхнул головой, а когда открыл глаза снова - кресло-двойник исчезло, а шар, матово-белый шар, слегка пульсируя, медленно плыл прямо к нему. Первым побуждением Реми было вскочить и бежать куда глаза глядят. Он и выполнил это намерение, но только наполовину.

Вскочив на ноги и сделав движение к двери, он тут же вспомнил, что здесь святая святых корабля - ходовая рубка, а сам он единственный бодрствующий член экипажа. Он не имел права уйти! И, стиснув зубы, Дюма остался на месте.

Шар остановился неподалеку, продолжая слабо пульсировать.

Постепенно эти пульсации увеличивали свою амплитуду, на них, туманя контуры шара, начали накладываться обертоны - более высокие ритмы пульсаций. Шар медленно, значительно медленнее, чем прежде, начал деформироваться. Некоторое время форма, в которую с видимым трудом отливался шар, казалась Дюма непонятной, но затем с внезапным ужасом он заметил в Ней отдаленное сходство с человеческой фигурой. Это сходство становилось заметным все. более и более - обрисовывалась голова, конечности, основные черты лица.

Но это лицо было чудовищно!

Оно растягивалось, как резиновое, морщилось, гримасничало, с мучительным трудом приобретая сходство с каким-то очень знакомым Реми лицом. Он успел заметить вдруг появившуюся акварельную окраску лица и рук, придавших призраку вид оживающей фарфоровой куклы, - рот без зубов, нос без ноздрей, слепые глаза; как вдруг, точно молния, мелькнуло в его сознании Дюма понял, что это копия с него самого. Машинально, точно защищаясь от яркого света, Дюма прикрыл лицо ладонью... И услышал голос! Это было сухое шелестящее бормотанье, исполнявшееся - да, именно исполнявшееся, как раз это слово приходило в голову прежде всего - на самые разные лады. Пораженный Реми опустил поднятую было руку и увидел, как призрак, нелепо растягивая и сжимая рот, силится что-то сказать. Слова формировались у него совсем независимо от артикуляции губ, казалось, они. рождались не во рту, а где-то в глубине груди. Из-за этого, а еще больше из-за нервного потрясения и растерянности, Дюма никак не мог разобрать смысла быстро и невнятно произносимых слов, хотя ему и чудилась французская речь. Вдруг на какое-то мгновенье лицо Дюма-призрака прояснилось, свет разумности лег на его масковидный кукольный облик.