Сергей Снегов - Экспедиция в иномир (сборник)

В городе не было неба — ни мутно-золотого неба радиалов, ни смиренно-прозрачного, однотонного, всегда светящегося, без чередования дня и ночи неба вариалов. Дома, одни черные дома с квадратными светильниками псевдоокон: вокруг и в зените. И они напирали по кольцу на маленькую площадь, где мы разместились: те, что поближе — низенькие: выраставшие над ними — более дальние: а те, что были всех дальше, такие неизмеримо огромные, что они вздымались в зенит и там сливались, оттесняя и сминая друг друга, и ничего уже вверху не было, кроме нависающих черных стен, прорезанных уродливо искаженными пятнами псевдоокон.

И все-таки что-то почти зачаровывающее было в мрачном пейзаже города ропухов. Помню, что не мог оторвать глаз от сливающихся высоко над головой исполинских зданий. В той же песенке «Астронавигаторы Вселенной» — я уже вспоминал ее — мне приписывают изречение: «Чем страшней, тем красивей!». Никогда ничего похожего я не говорил. И никогда не стремился наслаждаться ужасами. Все это вздор. Но одно верно: я никогда не был и бесстрастным наблюдателем. «Холодный обсерватор» — нет, это не по мне, таким ироничным термином мы обозначаем людей, лишенных души настоящего астронавигатора. И глухие уголки космоса, где довелось побывать, не только были объектами равнодушного изучения, но и возбуждали сильные чувства — интереса и скуки, восхищения и гнева, радости и отвращения, преклонения и негодования… Разный, очень разный наш родной космос, одинакового отношения все его уголки порождать не могут. И я не видел основания по-иному относиться к новым мирам, первыми испытателями которых мы стали. Человеку свойственно не только действовать, но и созерцать. Корова наслаждается пейзажем, лишь поедая его, человек любуется им, пишет о нем стихи. Так вот, подводя итог длинному отвлечению, признаюсь: облик города ропухов был грозен, чудовищно мрачен, но что-то прекрасное было в его мрачности — я не мог не любоваться им!

Мне хотелось поделиться с друзьями своим настроением. Николая городские пейзажи не интересовали. Жак лежал с закрытыми глазами, около него сжался в комочек мой Иа. Мне стало совестно, что мало внимания оказываю созданию, так привязавшемуся ко мне, и поручил заботу о нем Жаку. Я усмехнулся. Жак заботился о вариале и ради вариала — он из тех, кто вкладывает душу в помощь Артуру, — но еще больше, чтобы освободить меня. Устав космопроходцев: «Капитан должен быть максимально свободен в своих поступках» — для Жака непререкаемая заповедь. Я обратился к Артуру.

Артур, как и я, лежал на спине, смотрел на город, смыкавшийся вверху крышами зданий, и о чем-то, как и я, размышлял. Я уже упоминал, что поначалу молчаливость Артура казалась мне отстраненностью, а сосредоточенность — надменностью. Лишь постепенно я стал понимать, что в Артуре постоянно совершается огромная мыслительная работа — и все постороннее отвлекает от нее. Но сейчас надо было срочно распутать трудные загадки.

— Артур, ты, конечно, думаешь о ропухах? Давай думать вместе.

— Видишь ли, Казимеж… Да, о ропухах. И о себе. Даже больше о себе. Одно связано с другим.

— Разъясни эту связь. Я ведь мало знаю о тебе. Только то, что надо знать о любом члене экипажа.

— Основное, стало быть, знаешь.

Он все-таки стал рассказывать. Главное о нем я и вправду знал. Он был выпущен из университета физиком, собственно, астрофизиком — так значилось в его дипломе. И диплом свидетельствовал не только о том, что Артур усвоил пропасть специальных знаний и должен в дальнейшей жизни опираться на них, — еще больше диплом говорил об его увлечениях. Николай часто острил: «Физические поля — не поле деятельности Артура, а почва, на которой произрастает его душа». Николай мог бы сказать и сильней: физические поля и частицы были для Артура не профессией, а страстью. Он признался, что даже в снах в пору учения в образе живых существ появлялись физические законы и затевали головоломные переплясы, мучившие наяву физические загадки: сны были незаурядно учены! В Артуре видели педанта, а он был одержим.

Посматривая на него с уважением, с ним общались с опаской. Иметь дело с выдающимися людьми всегда трудно. Николай так объяснял мне свои взаимоотношения с Артуром: «Он, конечно, гениален, но мы с Жаком научились это терпеть. Ты потом тоже сумеешь сносить его гениальность. Нелегко, но что поделать?».

Никого не поразило, что наиболее полную теорию пространств иных измерений дал именно Артур. От него ожидали крупных научных свершений — он осуществлял, чего ждали. И никто, в том числе и сам Артур, не сомневался, что уже в первом рейсе он детально изучит физику иномиров, так по расчету не похожую на физику космоса.