Федор Чешко - Тараканьи бега

Открывшееся зрелище впечатляло. На Изверове обнаружился полный парадный мундир армад-командора с умопомрачительным количеством звезд и орденских планок. Выбритый до зеркального блеска подбородок зашевелился, играя отсветами золотого шитья; кованой медью залязгал суровый командорский голос:

— Ну-ка, вы, все! У вас пять минут, чтобы добраться до спасательной капсулы. Бего-о-ом… арррш!

— А вы? — испуганно пискнула Леночка.

— А я — на таран! Как жил, так и умру — по-мужски! И ты… — Изверг снизошел удостоить студента Чинарева персональным брезгливым взглядом, — и ты тоже — в капсулу. Живи дальше своей тараканьей жизнью, это лучшее для тебя наказание.

Наверное, господин армад-командор сказал бы еще что-нибудь героическое; возможно, он отдал бы честь или запел какой-нибудь гимн… Но злокозненный студент Чинарев безвозвратно испаскудил патетику судьбоносной минуты, ткнув пальцем в экран и вопросив идиотским голосом:

— А почему же его фиксируют сканеры? Ну, «Вервольфа» — вы ж говорили, что он невидимый?

— Пшел вон! — ответил господин армад-командор.

— Вон, так вон… — хмуро промямлил Чин.

А Виталий уже распахивал люк и выволакивал в него полуобморочную Халэпу.

Они бежали как сумасшедшие.

Тесная, плавноизгибающаяся труба коридора стремительными толчками неслась навстречу и мимо, отмеряя драгоценные секунды монотонными всплесками плафонного света, а густовато — чуть ли не через каждые пять метров — натыканные динамики внутренней связи громыхали-лязгали изверовским голосом:

— Кстати, господин Молчанов! Не угодно ли выслушать одно из ваших гениальных сочинений, изумительно к нынешней ситуации подходящее? Вот, извольте: о ком бы это?

В кабаке, что шириной

с Землю-грешницу,

во хмелю храпел герой

на столешнице.

Подхватился, глянул вдруг

замороченно:

это кем же здесь вокруг

наворочано?!

Это кто ж стряхнул с души

плесень-крошево?!

Поздновато палаши

в ножны вброшены,

много лишнего в труху

нашинковано,

на мильярд за чепуху

нашиковано.

Память крепко подразмыли

мед с бражкою:

брезжит только, что кутили

ватажкою,

подбоченясь, как князья,

выли песенки…

Где ж вы сгинули, друзья —

сотрапезники?!

Сколько ж мы сгубили душ,

расходившися?!

Да врагов — то б ладно уж!

Так, случившихся…

Лучше б нам сивухи злой

и не пробовать!

Но хлебали-то гурьбой.

А расхлебывать?

Ведь воронам да волкам

с нашей милости

так гуляется, как нам

и не снилося…

А судьба-то — половой

в грязном фартухе —

уж маячит над душой,

смачно харкает;

швырь на руку рушничок,

как портяночку:

«Все. Плати-ка, мужичок.

не за пьяночку,

не за скотства — милуй, Бог! —

свиноватые,

а за то, что не убег

с виноватыми».

Увы, студент Чинарев, которого Изверов упорно именовал Молчановым, так и не успел ответить, к кому же подходит прорявканная через множество громкоговорителей стихотворная речёвка.

Не успел, потому что маячившие впереди, в округлой рамке коридорной трубы, спины Виталия и полувисящей на нем Леночки вдруг брызнули злобным ослепительным фейерверком.

Чину еще успелось подуматься, что это либо состоялся уже геройский таран, либо у капитана «Вервольфа» все-таки хватило ума не дожидаться апогея изверовского героизма.

Миллисекундой позже Чинарев осознал, что почему-то еще живехонек, что вокруг не лопаются бронированные переборки, не уносится с радостным улюлюканьем-свистом в ничто вырвавшийся из корабельного заточения воздух, зато возобновили свой муторный зудеж так называемые колокола громкого боя.

Самым неприятным из открытий оказалась звонкая долбящая боль — словно бы этакое огромное торопливое долото норовило скоренько отколоть от студента Чинарева левую треть головы и левое же плечо… или как будто студент Чинарев с разбегу грянулся обо что-то высокое, угловатое, жесткое, да так и застыл, влипнув в негаданную преграду.

По некотором размышлении вторая идея показалась ему перспективнее. Вот только оценить как следует ее правдоподобие не удавалось: зрение было законопачено непрошибаемой темнотой. А дедуктивный метод давал сбой за сбоем. Во что можно было врезаться в пустом коридорном тоннеле? Разве что Виталий вконец изнемог под Леночкиной тяжестью и решил приостановиться да поудобней закинуть за спину свою фигуристую длинноногую кладь? Пожалуй, это единственное объяснение… Как бы только проверить? Ах, ч-черт!!!