Федор Чешко - Архангелы и Ко

— Ты куда набрался?! — Крэнг от удивления перешел с глобала на чистый (по его, Крэнгову, разумению) русский.

Молчанов, не прерывая возни с оружием, кивком головы показал, куда он собрался.

— Одиночного не упущу, — заявил Дикки-бой.

— Упустишь, — пообещал Матвей, взбрасывая винтовку на плечо. — Мы с тобой спорили часто? Часто. Я оказывался прав всегда? Всегда. Вот и заткнись. Клаус, значит, если я вернусь раньше — жду вас там, где мы выбирались из озера. Если раньше вернетесь вы (а скорей всего так и будет)… Ну, как-нибудь заберешь меня в корабль. Лучше всего, подними свою наблюдашку над поверхностью, и пусть все время следит за берегом — может, мне помощь понадобится… Ну, все.

— Э-э, стой! — заорал Кадыр-оглы. — А что нам делать, если ты НЕ вернешься?!

— Петь хором, — любезно сказал Матвей.

Засим он крутнулся на каблуках (едва не упав при этом) и зашагал прочь — туда, куда недавно так целеустремленно умчался табунок байсанских лошаденосорогов. Бухгалтер Рашн торопился изо всех сил — очень уж он боялся, что спутнички, опамятовав, кинутся его догонять.

Матвей не сразу обратил внимание на темное пятно, замаячившее далеко впереди, у самого горизонта (который, кстати, в той стороне казался ближе, чем в прочих). А наконец обратив его, внимание то есть, долго не додумывался встревожиться. Сперва псевдобухгалтер решил, будто бы какая-то дрянь прилипла к вотч-амбразуре; потом — что пресловутое пятно мельтешит в глазах от усталости… А усталость, опять же кстати сказать, пробирала все злей, все нешуточней; настолько зло-нешуточно пробирала, что никаких сил не выискивалось терануть амбразуры либо помотать головой — как оно, пятно-то: вместе со взглядом тоже мотнется туда-сюда или нет? И уж тем более не выискивалось сил затевать возню с биноскопом. Отстегивать от пояса, сращивать визиры с наличником, настраивать увеличение, резкость… Да пшел он…

Единственное, для чего силы покуда еще выискивались, так это для переставления ног. Да и то… Буквально каждый шаг давался заметно тяжелей предыдущего. Сперва это злило, потом начало уже было пугать, как вдруг Матвей понял: и «горизонт ближе», и «каждый тяжелей предыдущего» — все оттого, что он, Матвей, движется в гору. По обширному склону, довольно-таки нешуточная крутизна которого скрадывалась полнейшим отсутствием хоть чего-нибудь неоднообразного… кроме, разве что, вот того самого невнятного пригоризонтного пятна.

Собственно, открытие насчет склона состоялось именно потому, что многажды упомянутое пятно не только росло по мере молчановского приближения к ленящемуся убегать горизонту. Оно начало вспучиваться, вдавливаться в низкое небо какою-то черноватой щетиной, затем вообще пошло делиться, как амеба под микроскопом…

…Пожалуй, это было похоже на крепость. Именно было. Когда-то. До коврового термоволнового удара.

Одно из остроумнейших изобретений человечества. Духовка-переросток. Веерный луч, который заставляет любую органику мгновенно саморасшквариваться до семисот-восьмисот градусов. Матвей на всю жизнь запомнил виданный однажды в сетеновостях репортаж какого-то визионщика-самоубийцы, черт знает как умудрившегося пробраться в эпицентр темучинского конфликта. Деревья, мгновенно превращающиеся в трескучий бенгальский огонь; люди — чавкотные взрывы обугленных клочьев и кровавого пара…

Тут, наверное, было так же. Почти. Взвивались смерчами искр, истаивали огненными ручьями не раскидистые двухохватные кряжи, а срубы да частоколы; вскипала-запекалась на угольях не красная, а зеленоватая кровь… Существеннейшая разница, черт побери! А еще тут, судя по воронкам да россыпям черного крошева, не обошлось и без старой доброй бомбардировки. Милое местечко…

До боли тиская винтовочные рукояти, брезгуя наступать на комья ноздреватого шлака и пугаясь собственного же спотыкливого шарканья, брел Рашн-Чинарев-Молчанов через давнее гарище.

Да, оно — гарище — действительно казалось давним. Воронки пооплывали; прожаренные угольные дребезги высерели и кое-где почти совсем канули под мертвую зыбь ветряных песчаных наносов… Вот только синюшная пародия на траву то ли робела, то ли стыдилась заново перестелить собою это место… Место, которое до последней молекулы вылечили от жизни приблуды из-за гнилого полога туч…

А все-таки, вопреки всем страстям — бомбам, жару, времени вопреки, — еще вполне сносно угадывалось, что же это такое жгли и бомбили тут землячки-земляне. Наверное, байсанский псевдомангр, в котором невесть когда нарубили все эти бревна, колья да жерди, оказался уж слишком живуч. Даже после смерти. Даже после двух смертей: от всаднических топоров (или что там выдумано… то есть пардон — инстинктивно скопировано с чего-нибудь всадниками для лесоповала?) и от шедевров человеческой технологии.