Владимир Михайлов - Восточный конвой [ Ночь черного хрусталя. Восточный конвой]

— Возражать мне легко. А вы возразите «им»!

— А кто «они» такие?

— Да все остальные. Кто верил нам или в нас, не задумываясь, шел за нами, полагая, что мы-то уж знаем, куда ведем. Люди. Человечество, если угодно. Надо быть совершенными идиотами или слепцами, чтобы не видеть, что именно к такой развязке идет дело. Потому что человечеством все больше овладевает ужас. А ужас, когда достигнута его критическая масса, взрывается. Это было ясно уже годы назад!.

— Кому ясно? Вам, допустим, было ясно? Мне, например, — заявляю и клянусь! — ничего подобного и в голову не приходило! Вам было ясно — вот и предупредили бы. Что же вы тоща молчали?

— Да потому что я, как и все мы, получил нормальное современное воспитание, научившее нас думать одно, говорить другое и делать третье — то, что все делают. Все катились под гору — и я катился со всеми заодно и, как любой из нас, старался съехать как можно комфортабельнее…

— Да перестаньте! Пусть мы и нанесли природе некоторый ущерб, не отрицаю, но в наших силах — все исправить. Дайте мне только время…

— Берите, берите все время, сколько его есть и будет до скончания веков, я не жаден, дарю вам вечность. — Но вот дадут ли вам время они? Понявшие, что надежды на нашу совесть тщетны, цивилизация сильнее совести, и что если они хотят сохранить хотя бы те воздух и воду, какие еще существуют сегодня, то им надо стрелять в нас с вами, громить лаборатории, взрывать заводы и станции, раскалывать головы с оптимально организованным серым веществом… Они не хотят больше, чтобы взрывались реакторы, рушились плотины, шли желтые дожди, выбрасывались удушливые газы, чтобы ширилась ОДА…

— Опять-таки позвольте усомниться: уже был СПИД — и никто не начал стрелять.

— Потому что там речь шла все-таки о природном явлении. Хотя в наших условиях эта локальная болезнь быстро стала повсеместной. Но вот ОДА — уже целиком наших рук дело…

— Да к чему валить все на нас? Уничтожение природы начали не мы, его начали еще кроманьонцы — уничтожали целые виды животных!

— Учтите: природа вовсе не беззащитна, она и сама может постоять за себя. У нее есть охранительные средства, и в их числе — то стремление к самоуничтожению, которое сидит в нас изначально. Да-да, коллега, и эпидемии прошлых веков, и ядерные бомбы нашего времени, и взрыв СПИДа, и ОДА, и даже нынешнее выступление против нас — все это способы, какими природа стремится защитить себя от человека — при помощи человека же.

— Перестаньте! Самоубийство — в том, чтобы пытаться уничтожить все наши достижения! И человечество на это не решится.

— Наши достижения — или наши ошибки? Потому что, по сути дела, это одно и то же!

— Ну-ну, не надо вместе с водой выплескивать и ребенка…

— Не мы держим лохань, не мы! Мы сейчас — тот самый ребенок, которого выплескивают. И можем только кричать «Уа!»

— А я вот давно говорил: цивилизация изжила себя, процесс роста превратился в болезнь, все мы страдаем гигантизмом. Ее пора свертывать. Но без излишней резкости и торопливости, иначе в мире начнется такое…

— Началось уже. Только вы никак не хотите понять этого. Наступает хрустальная ночь. Вы помните, хотя бы из курса истории, что такое была хрустальная ночь?

— Знаете ли, я могу обидеться. В моей семье, среди моих недавних предков… Я еврей, в конце концов!.

— Вот она и повторилась, только наша ночь — ночь Черного хрусталя: недаром Черным Кристаллом называется это здание… А вместо евреев будут уничтожать ученых и всех, кто хоть как-то содействовал нашим свершениям. Ужасно, несправедливо? Согласен. Но уже ничего не поделаешь, процесс пошел.

— Ну, до уничтожения не допустят. Как писал наш великий Рабле относительно мелюнских угрей…

— Я тоже думаю, что вы делаете слишком поспешные обобщения. В конце концов, локальный инцидент… Наши правительства сделают выводы.

— Правительства инертны. А вот массы…

— Ну, не думаю. Нет, нет. Но знаете что? Мне кажется, пришла пора писать письмо главам государств — наподобие того, как написал Рузвельту Эйнштейн…

Наконец-то Ева вернулась к Милову. Он посмотрел на нее с нежностью.

— Пойдемте, Дан, — она взяла его за руку. — Они вас выслушают.

— Словно бы я за подачкой пришел, — буркнул Милов.

— Не обижайтесь: они так привыкли. Уже одно то, что вы не ученый…

Шестеро сидевших за столом потеснились, и, как будто без всякого сигнала, официант тут же подставил еще стул; место для Евы нашлось еще раньше.