Владимир Михайлов - Восточный конвой [ Ночь черного хрусталя. Восточный конвой]

Что нужно? — думал он уже в привычном, лихорадочном темпе, невольно и шаги убыстряя соответственно.

Связь! Прежде всего — связь. Чтобы граница была наготове. И с подрывниками, и со всеми, кто может понадобиться. Но это — всего лишь на всякий случай: если ветер не переменится — или же если База, невзирая на риск, решит все-таки сделать по-своему.

Итак, ясно: связь с Востоком — прежде всего и любой ценой.

Но еще до — вплотную познакомиться с грузом. И, если повезет, найти и то неприятное устройство, от которого ожидаются все беды. Пусть бы найти, если уж не вывести из строя. Хотя обезвредить эти их средства если и возможно будет, то лишь в последний момент, но никак не сейчас: все машины, все двери, все прицепы наверняка проверят и снаружи, и изнутри, обнюхают со всех сторон перед тем, как тронуться в путь.

Спокойно, спокойно. Только не бежать. Представь, что ты выступаешь на соревнованиях по спортивной ходьбе, и переход на бег ведет к немедленной дисквалификации и снятию с дистанции. А тебе надо преодолеть ее до самого конца — каким бы он ни оказался».

(45 часов до)

Когда возвращаешься куда-то после отсутствия, пусть и не очень продолжительного, хуже всего, — Милов знал это — предполагать, что там всё в полном порядке и тебя не ожидают никакие неприятные сюрпризы. Лучше — заранее быть готовым к осложнениям.

Он так и настроился, приближаясь к стоянке конвоя. И к собственному неудовольствию увидел, что без сюрпризов не обошлось.

Сперва ему вообще показалось, что машины конвоя успели куда-то деваться — уехать, например, по назначенному маршруту, несмотря на некомплект шоферов, — и на их место прикатили какие-то другие. Такой вариант был совершенно немыслимым, тем не менее в первое мгновение Милов именно так и подумал.

Потому что изменилось все, что в первую очередь воспринимает взгляд, как отличительные черты хотя бы того же автомобиля с прицепом: цвет, надписи, рисунки, эмблемы, номера…

Теперь все трейлеры, при первом знакомстве Милова с ними своим обликом даже не говорившие, а громко кричавшие о своей европейской принадлежности, сейчас, словно переодевшись с ног до головы, убедительно утверждали свое российское происхождение. Номера, названия фирм, рекламные надписи, — одним словом, все на свете.

Сейчас появись этот караван на любой российской дороге — он не задержал бы на себе ни единого подозрительного взгляда, не привлек чрезмерного внимания.

«Вот как, — подумал Милов. — Не зря поработали маляры-художники. Всё очень точно. Конечно, чуть-чуть слишком свеженькими выглядят все прицепы; однако, после часа езды по пыльной дороге они приобретут требуемый облик, а возиться, смывать пыль на границе никто не станет. Номера ясно видны — больше ничего и не требуется. И документы наверняка сделаны как полагается.

Итак, полная смена антуража. Ну, а в остальном — что изменилось?»

Милов приблизился к конвою, не замедляя шага. И тут с радостью убедился, что там по-прежнему царят мир и спокойствие. Благодать.

Водителей все еще не было видно. Впрочем, проходя мимо машин, Милов услышал мощный храп, доносившийся из одной кабины; значит, самое малое один шоферюга физически присутствовал — однако, будить его Милов вовсе не собирался.

Свою — теперь уже свою — машину он оглядел особенно внимательно. Сейчас она хорошо заслоняла его от других, но все равно, следовало остерегаться случайного взгляда из леса. И уж если что-то предпринимать, то быстро и наверняка.

Например — вскрыть фургон, чтобы утолить свое любопытство и выяснить, что же они в конце концов повезут. Пока что его предположения о грузе все еще оставались только гипотезой.

На случай, если кто-то невидимый все же контролировал сейчас его действия, Милов, откровенно удивляясь совершившемуся преображению, покачал головой, сплюнул. Потом подошел к кабине, отомкнул дверцу, влез, уселся на свое место, посидел. Зря играл? Пусть, однако, в таких случаях всегда лучше пересолить, чем недосолить, этим правилом он руководствовался всегда. Секундная стрелка дважды обежала круг; тогда Милов, наконец, спустился. Постоял, прислонившись спиной к высокой ступеньке, глазея по сторонам: вполне вероятным могло показаться, что водитель, не успокаиваясь, все еще просто любопытствует; однако, Милов вовремя вспомнил, что технеты любопытством как раз не отличаются, что они, в общем, безразлично относятся к окружающей среде — и перестал любоваться, а стал медленно обходить машину, как бы в заботе о вверенном ему механизме. Постучал по каждому из трех задних левых — наружных — колес, потом так же неспешно зашел в тыл машины, чтобы проверить — в порядке ли дверь и хорошо ли различим номер. В руке Милов держал тряпку, безмолвно свидетельствовавшую о благородстве его намерений.