Владимир Михайлов - Восточный конвой [ Ночь черного хрусталя. Восточный конвой]

— В область контрабанды, скажем так, — не утерпел Милов, хотя, может быть, и не следовало вмешиваться в рассуждения сослуживца. Тот, однако, не обиделся.

— Вопрос терминологии, вы это отлично понимаете. Как и Милов… Короче, такие отношения существуют — и к нашей выгоде, и небезвыгодно для тех, кто участвует в них с другой стороны, с востока.

— Речь вряд ли идет о том государстве, если я правильно понял. Скорее о каких-то его гражданах — или даже негражданах…

— Вы поняли правильно, однако деньги, как известно, не пахнут и — могу дополнить — сохраняют свой цвет независимо от их местонахождения… Итак, до относительно недавнего времени отношения эти развертывались к обоюдному удовольствию. Но пришло время перемен — и действовать стало все труднее.

— Вы имеете в виду, что граница стала менее проницаемой?

— И это, в частности. Теперь мы получаем значительно меньше, чем нам хотелось бы, чем нам нужно. Да собственно, если я не ошибаюсь, вы, находясь там, где вам не следовало показываться и присутствовать, и сами догадались — могли догадаться, во всяком случае — о том, что хотя бы одна операция, связанная с темой нашего разговора, не увенчалась успехом. И могу добавить: не единственная. Будь этот случай первым — мы бы не… Но процесс этот грозит продолжиться — даже, быть может, до полного закрытия всех ходов-выходов. А такой поворот событий привел бы к весьма и весьма плачевным для нас результатам. К серьезным экономическим потрясениям. Да-да, не делайте вид, что вы удивлены; это действительно так.

— Но вряд ли политические потрясения могут развернуться в Технеции, с ее монолитностью граждан, единством мировоззрения…

— Э, достойный друг; на самом деле все обстоит не так уж гладко. И монолитность общества, и единство и аксиоматичность мировоззрения не приходят сразу, с ними не рождаются, они должны войти в инстинкт, в кровь, не знаю во что еще. Так или иначе, пока все эти процессы еще обратимы — или, во всяком случае, есть немало технетов, полагающих, что можно еще повернуть назад, к людям… До тех пор, пока мы удачно сводим концы с концами, они не добьются ничего серьезного, и всякая попытка изменить ход вещей будет подавлена. Но если уровень жизни начнет понижаться, как вода в ванной, когда вынимают пробку — никто не сможет поручиться за последствия. И вот мы — наша служба, один из столпов государства — должна обеспечить сохранение существующего положения на границе.

— Полагаю, вы не думаете воевать с восточным соседом для того, чтобы они облегчили пограничный режим?

— Это не пришло бы в голову даже сумасшедшему.

— Согласен. Но не понимаю, зачем вообще вам этот самый Милов. Чем он сможет помочь в решении ваших неурядиц?

— Этот самый Милов тем не менее является едва ли не единственным, кто может оказать нам известную помощь. Нет, я не стану утверждать, что он — лучший в мире для этой цели. Однако он — наилучший из тех, кто нам доступен. С кем мы можем войти в контакт, причем занимая сильную позицию.

— Что же конкретно он может сделать для вас?

(102 часа до)

Собеседник Милова помолчал, как бы колеблясь.

— На эту тему я могу разговаривать только с ним. После того, как вы его найдете.

— Я найду его.

— Это обещание?

— Найду. Но, как я уже сказал, только в том случае, если вы прежде раскроете этот секрет мне. Вы ведь понимаете, что риска для вас нет никакого. Я целиком в вашей власти.

— Это, конечно, не вызывает сомнений. И все же… Ну, хорошо. Но вы должны понять: настаивая на моей откровенности, вы тем самым определяете свою судьбу в случае каких-либо осложнений.

— Вы имеете в виду — если я нарушу обещание? Кстати, а действительно, в случае, если мы все же не договоримся — что будет со мной?

Клеврец подкупающе-весело улыбнулся.

— Что с вами будет? Ничего. Ровным счетом ничего.

— Приятно слышать.

— Обождите, вы еще не дослушали до конца. С вами не будет ничего, потому что ничто не может произойти с тем, кого нет.

— То есть?..

— Вас просто-напросто нет. Вы не существуете. В настоящее время я нахожусь в своей лаборатории в полном одиночестве, и всего лишь разговариваю сам с собой вслух — у меня есть такая привычка. Возможно, у меня возникают время от времени визуальные и акустические галлюцинации, и мне может показаться, что я беседую с кем-то. На самом деле здесь нет никого, кроме меня. Да и откуда кому-либо взяться? Да, произошла авария в воздухе; но все до единого люди, находившиеся на борту самолета, спаслись. Вы меня понимаете, глубокоуважаемый?