Хью Уолпол - Тарнхельм

И вот наконец настал день, когда он пригласил меня в серую Башню и рассказал о Тарнхельме.

Я играл у ручейка за розовым садом. Бледные, косые лучи солнца струились на хризантемы, серую каменную стену, длинные поля и коричневато-песочные холмы.

Вдруг за спиной у меня, как всегда бесшумно, возник дядя Роберт и, дернув меня за ухо, осведомился, не хочется ли мне отправиться с ним в Башню. Мне, само собой, хотелось, и даже очень, но, в то же время, стало немного не по себе, особенно когда я заметил старое, точно побитое молью, лицо Хакинга, поглядывавшего на нас сквозь одну из узких бойниц, претендовавших на звание окон.

Тем не менее, я вложил руку в горячую, сухую ладонь дяди Роберта и мы вошли в Башню.

На самом деле, смотреть там оказалось практически и не на что все грязное, пыльное, и везде над дверьми, на ржавых кусках какого-то железа непонятного назначения, на пустых коробках в углу толстенные слои паутины... Длинный стол в кабинете дяди Роберта утопал под грудой всевозможных вещей книги с болтающимися корешками, липкие зеленые бутылки, зеркало, весы, глобус, клетка с мышами, статуэтка обнаженной женщины, часовое стекло. И все тоже старое, в пятнах и пыли.

Однако дядя Роберт усадил меня рядом с собой и рассказал мне множество интересных историй. Среди прочих историю о Тарнхельме.

Тарнхельм эта такая штука, которую одеваешь на голову, и ее волшебство превращает тебя в любое животное, каким только захочешь стать.

Дядя Роберт рассказал мне легенду о боге по имени Вотан, и о том, как он насмехался над гномом, обладавшим Тарнхельмом, говоря что тот не сумеет превратиться в мышь или какую-нибудь другую мелкую зверюшку. И гном, в своей уязвленной гордости, превратился в мышь, а бог без труда поймал ее и таким образом украл Тарнхельм.

На столе, среди прочего хлама, валялась серая ермолка.

- Вот мой Тарнхельм, со смехом сказал дядя Роберт. Хочешь посмотреть, как я его надену?

Но я вдруг испугался, чудовищно испугался.

От вида дяди Роберта мне стало просто физически дурно. Комната начала кружиться у меня перед глазами. Белые мыши в клетке встревоженно попискивали. В той комнате было ужасно душно тут любому стало бы плохо.

IV

Думается, именно с того момента когда дядя Роберт потянулся за своей серой ермолкой я больше не знал в Файлдик-холле ни единой спокойной секунды. Это движение руки, такое простое и вроде бы дружелюбное, казалось, открыло мне глаза на множество различных вещей.

До Рождества тогда оставалось всего десять дней. Мысли о грядущем Рождестве в те дни да и сейчас, говоря правду, тоже повергали меня в настоящее блаженство. В этой волшебной легенде, доброй и искренней, сохранилось, вопреки всему современному пессимизму, столько счастья и доброжелательности! Даже теперь мне все еще радостно дарить и получать подарки тогда же для меня все таило неописуемый восторг: взгляд на коробку, бумага, бечевка и восхитительный сюрприз внутри.

Поэтому я жадно предвкушал Рождество. Мне посулили поездку в Вайтхевен за подарками, а потом в Госфорте для крестьян устраивалась елка и танцы. Но после моего визита в башню дяди Роберта все счастье ожидания вмиг померкло. По мере того, как день ото дня мои наблюдения пополнялись все новыми и новыми фактами, я начал помышлять о побеге и, наверное, не будь Боба Армстронга, и впрямь сбежал бы к тетушкам в Кенсингтон.

Собственно говоря, именно поведение Армстронга и побудило меня начать все эти наблюдения, конец коих был столь ужасен. Ибо, услышав, что дядя Роберт водил меня в свою Башню, Боб пришел в страшный гнев. Я никогда еще не видел его таким сердитым огромное тело ходило ходуном от напора чувств, и он так сжал меня в объятиях, что я даже вскрикнул от боли.

Он потребовал, чтобы я пообещал ему, что больше никогда не пойду туда. Что? Даже с дядей Робертом? А с дядей Робертом особенно. И тут, оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что его никто не слышит, мой старший друг шепотом принялся на все лады проклинать дядю Роберта. Я донельзя удивился ведь одним из непреложнейших законов Боба была верность хозяину. Как сейчас вижу нас двоих, стоящих на мощеном полу конюшни в последнем слабеющем свете белесых сумерек, пока лошади переступают с ноги на ногу в своих стойлах, а на небе одна за другой зажигаются крошечные яркие звездочки, мерцающие среди торопливых облаков.

Я тут не останусь. слышу я бормотание Боба. Нет уж, дудки. Не останусь! Привести ребенка в...