Хью Уолпол - Тарнхельм

Дядя Роберт владел Файлдик-Холлом, сельской усадьбой, расположенной между озером Уостуотер и маленьким городишкой Сискейл на побережье. А дядя Констанс уже много лет жил с дядей Робертом. И вот, после должного количества внутрисемейной переписки, было постановлено, что я проведу Рождество того самого 1890 года в Файлдик-Холле.

К тому времени мне как раз исполнилось одиннадцать и я, надо думать, являл собой зрелище довольно смешное, если не жалкое тощенький, нервный, застенчивый, большелобый и в огромных очках. Любой новый поворот судьбы всегда вызывал у меня смешанное чувство страха и восторга. А вдруг, на этот раз все-таки произойдет чудо я обрету друга или удачу, а не то каким-либо непредсказуемым способом покрою себя славой и наконец стану тем, кем давно мечтал стать героем?

Я обрадовался, что проведу Рождество в новом месте, а не там, где уже был, особенно же не в Челтнеме. Безжалостные кузены и кузины вечно дразнили и обижали меня, а впридачу шумели с утра до вечера, тогда как мне больше всего на свете хотелось, чтобы меня оставили в покое и позволили спокойно почитать. К тому же, насколько я слышал, в Файлдике была изумительная библиотека.

Тетя посадила меня в поезд. Дядя перед отъездом подарил мне один из самых кровопролитных романов Гаррисона Айнсворта, "Ланкаширские ведьмы", и пять шоколадных батончиков, так что путешествие мое было столь безоблачно счастливо, как бывает лишь в детстве. Я мог читать в свое удовольствие большего от жизни я тогда и не просил.

Тем не менее, когда поезд, пыхтя, покатил на север, новые края начали невольно привлекать мое внимание. До тех пор я никогда еще не видел севера Англии и не готов был к нахлынувшему на меня внезапному ощущению безбрежного пространства и свободы.

Голые, беспорядочно расбросанные холмы, свежесть ветра, на чьих крылах птицы, казалось, парили с особенной радостью, каменные изгороди, серыми лентами бегущие вокруг озер и болот, и, надо всем этим великолепием бескрайнее небо, по глади которого плыли, спешили, клубились и простирались облака, подобных коим мне еще не приходилось видеть...

Прильнув к окну купе, я забыл обо всем. Шли часы, спустилась тьма, проводник зашагал по вагону, объявляя остановку "Сискейл", а я все еще сидел, вглядываясь наружу, словно в каком-то романтическом сне. И можно сказать, что в тот миг, когда я шагнул на маленькую узкую платформу и меня приветствовал порыв соленого морского ветра, мое первое настоящее знакомство с Северным Графством наконец свершилось. Сейчас я пишу эти строки, находясь в другой части того же самого камберлендского графства, и за моим окном на фоне неба вырисовывается могучая обнаженная цепь гребней и обрывов, а снизу раскинулось Озеро, осколок серебрянного зеркала у подножия Скайддоу.

Вполне может статься, истоки моего неколебимого ощущения, что этот край окутан завесой глубокой тайны, кроются именно в той самой необыкновенной истории, которую я собираюсь вам сейчас поведать. Однако, опять-таки, очень может быть, что и нет, ибо мне чудится, будто тот первый вечерний приезд в Сискейл раз и навсегда покорил мою душу, так что с тех пор никакие красоты мира от алых вод Кашмира до грубого величия нашего родного корнуоллского побережья не могут соперничать в моих глазах с порывистыми торфяными ветрами и крепким, упругим дерном камберлендских холмов.

Знакомство с этими краями продолжилось волшебной поездкой в тележке на пони в Файлдик. Было смертельно холодно, но я словно бы не замечал мороза. Все кругом казалось мне дивным и колдовским.

С самого начала я видел чернеющий на фоне стылых облаков зимней ночи огромный пологий горб Блэк Комба и слышал плеск волн о берег и сухой шелест голых ветвей живых изгородей.

В тот же вечер я обзавелся и первым настоящим другом на всю жизнь, ибо тележкой правил не кто иной, как Боб Армстронг. С тех пор он частенько говаривал мне (ибо, хотя человек он медлительный и немногословный, но любит повторять вещи, которые кажутся ему стоящими внимания), что в тот вечер на платформе в Сискейл я поразил его своим "жалостным и потерянным видом". Несомненно, вид у меня и впрямь был измученный и озябший. Но как бы там ни было, а мне с этим здорово повезло, потому что я в тот же миг завоевал сердце Армстронга, а он, однажды отдав кому-либо свою любовь, никогда и ни за что не возьмет ее назад.

Он же, со своей стороны, тем вечером показался мне настоящим великаном. Ни у кого в мире не нашлось бы второй такой широченной груди и размашистых пяеч, как у него, он, правда, считал это сущим наказанием, потому что рубашки ему приходилось шить на заказ, ни одна готовая на него не налезала.