Анастасия Галатенко - Нф-100 - Адам в Аду

-- Ты прошиваешь? -- спросил Кривцов.

Чистяков скупо кивнул.

-- Не так много народу осталось, способных прошить чисто. Хотя много и не нужно. Мы мало прошиваем по договору. Мы же государственное учреждение, а потому имеем возможность получить госзаказ. На деле это оборачивается тем, что прошиваем мы тех, кого сможем хорошо продать. Многие самородки не имеют возможности оплатить прошивку, а у нас это делается за счет государства. Родственники обычно радуются такой возможности -- у них свои интересы. Иногда довольно грязные. К счастью, меня это не касается.

-- Угу, -- кивнул Кривцов. Мысли его были заняты совсем другим. -- А что ты думаешь о Левченко? Что, по-твоему, нас ждет?

Чистяков пожал плечами.

-- Я думаю, что сейчас он поговорит с Ефимом Всеволодовичем, и мы узнаем, что нас ждет.

-- И все-таки? Каковы твои прогнозы? Ведь после всего этого... Запретят прошивку?

-- Наверное, запретят. А может, и не запретят.

-- Ты так говоришь, словно тебе все равно, -- тихо сказал Кривцов.

-- Да мне в общем-то действительно все равно, -- отозвался Чистяков. -- Хотя лучше, чтобы запретили. Грязное дело.

Кривцов дрожащими руками достал пачку сигарет и закурил.

-- Послушай, -- сказал он. -- Можно тебя попросить об одолжении?

-- Почему нет?

Кривцов наклонился и, не заметив, как поморщился Чистяков от табачного дыма, прошептал ему в лицо:

-- Прошей меня, Олег. Пока еще можно.

Чистяков посмотрел на него с легким недоумением на флегматичном лице:

-- Сейчас?

Кривцов задумался. До этого он был уверен, что готов в любое мгновение шагнуть в бессмертие с улыбкой на губах, но теперь от равнодушия этого "сейчас" его пробрала дрожь. Он затянулся, потом закашлялся, чувствуя, как почва уходит из-под ног, а в груди болезненно ноет.

-- Н-нет, -- сказал он наконец. -- Мне надо кое-что доделать. Кое-с-кем попрощаться. И... и самому... подготовиться, что ли?

-- Готовься, -- позволил Чистяков. -- Спешки нет.

После этого разговора Кривцову стало легче. Потом, уже вернувшись домой и успокоившись, он несколько раз звонил Чистякову, узнавал подробности, составил список формальностей, прочитал и перечитал текст договора: "Я, Кривцов Вениамин Вячеславович, именуемый в дальнейшем Пациент, доверяю Прошивщику в лице Чистякова Олега Юрьевича... эвтаназия инъекцией (химический состав...), прошивка в течение не более...". Теперь он просто ждал и следил за новостями.

После заявления Левченко роботов на нейрокристаллах естественного происхождения временно легализовали. Всем роботам предписывалось явиться в ближайшие полицейские участки. Им гарантировалась неприкосновенность -- власти собирали информацию о масштабах бедствия. Из краткого сообщения в новостях Кривцов понял, что никто не явился. То ли роботов и впрямь не осталось, то ли они не доверяли полиции.

Он очень хотел, чтобы его постояльцы куда-нибудь ушли -- хоть в полицию, хоть к черту на рога. Но полиция явилась сама. Разумовского, прошлявшегося где-то всю ночь и вернувшегося в странном оцепенении, увели. К вечеру он вернулся, ни слова не сказав, сел за терминал и принялся просматривать новости. Вид у него был хмурый.

С Кривцова сняли обвинения в пособничестве Бражникову. Зато узнали про наркотики. Лейтенант пришел с собакой, выдвинул один за другим все ящики комода:

-- Что вы здесь хранили?

-- Лекарства, -- ответил Кривцов. Сердце с грохотом провалилось в пятки.

Лейтенант со вздохом задвинул ящик.

-- Отделались, гражданин, легким испугом. Ваш электронный приятель формул веществ не знал, улики вы уничтожили. Экстракция на вас, поджог по нынешним законам -- тоже, но руки у меня связаны. Подписку вы мне дадите, и по первому требованию -- ко мне. Иначе -- из-под земли достану. Ясно?

-- Ясно, -- сказал Кривцов.

Едва за полицией захлопнулась дверь, он распечатал договор, присланный Чистяковым, в двух экземплярах. Свернул, положил в карман джинсов, рядом прицепил за колпачок ручку. На случай, если вдруг придет повестка.

Он не боялся тюрьмы. Он боялся, что там его нейрокристалл покроется ржавчиной.

Кривцов пытался заснуть. Но из-за волнений, выпитого кофе и большого количества людей вокруг это не удавалось. Не давала покоя мысль, что за время сна ситуация может измениться, и тогда не поможет даже договор с Чистяковым.

Пришла Жанна, принесла бутерброды и чай с медом. При виде еды у Кривцова заурчало в животе, и он сообразил, что давно не ел.

Жанна не уходила, считала, что ее место здесь, с Ро. И с Кривцовым. Он не прогонял. Зачем? Тем более, что она добровольно взяла на себя обязанности по хозяйству, стараясь быть полезной и хоть как-то скрасить ожидание.