Андрей Нимченко - Нф-100 - Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком

...Лес выполз на пригорок и вдруг оборвался, превратившись в широкую степь с редкими деревцами, на семи осенних ветрах растерявшими свою листву. Степь уходила Свану под ноги и тянулась почти до самого города, местами проваливаясь в поросшие жухлой травой овраги, местами вздыбливаясь невысокими курганами. Воздух был свежим, наполненным терпким запахом высохшей, а потом отсыревшей под дождем травы. К нему мешался чуть ощутимый привкус горького дыма - след недавнего пожарища, не видного с места, где стоял Сван. Он поискал глазами свалки: если те шпили впереди - город, значит, свалки должны быть. Но их не было. Только чистая девственная степь на юге и на севере, сколько мог охватить взгляд. И воздух, дышать которым было одно наслаждение.

Сван едва сдержался, чтобы не сбежать с пригорка вниз - такая встряска была бы вредна его раненному спутнику. И все же беспечность его подвела - он засмотрелся на паутину, раскинувшую жемчужные нити между двумя большими кустами дикого можжевельника, и тут нога зацепилась за валявшийся в траве сук. Сван полетел на землю, вспахивая носом пожухлую серо-желтую поросль. Пронзительно тявкнул лисенок, а потом трава расступилась, и он плюхнулся в холодную лужу на заплеванный городской асфальт.

Так началась эта история.

Торм.

Пробуждение было тяжелым, как всегда случалось, когда речь шла не о простом сне. Торм бесконечно долго выныривал из омута образов - четких, будто рисунок, вырезанный из разноцветного стекла. Они были слишком живыми и яркими, чтобы без боя уступить место привычной реальности.

Наконец Торм вполне осознал, что происходящее - сон. Оставалось лишь ступить за грань, выбрав один из двух миров, и тогда стеклянные картины попадут в плавильную печь обыденного сознания, поплывут и растают, превратятся в мутный сплав настроения, которое он будет носить весь день, не осознавая источника. Привычным усилием воли он замер на грани, балансируя, как канатоходец. И прокрутил весь сон, оставляя его в дневной памяти. Мысли с обоих краев сознания захлестывали его, граница - тонкая нить - раскачивалась под их ударами и пыталась ускользнуть из-под ног. Но Торм был не новичок в Сновидении и запомнил все.

Когда последний отрывок сна закрепился в дневном сознании, он обернулся лицом к привычной реальности. Торм смотрел на нее сверху, с высоко вознесенной границы между мирами, перетекающими один в другой, и видел их цельность. Как океан, одна часть которого осияна солнцем рассвета, а другая погружена в тень ночи. Дельфиньим клювом сложив кисти над головой, он прыгнул вниз. И волны темной стороны приняли его в свои тревожные руки...

- Они снова начались, наставник Ясон, - Торм вошел в библиотеку и уселся в кресло напротив седого мужчины преклонных лет.

- Твои сны?

- Да.

Мужчина встал, слегка оттолкнувшись от подлокотников руками, похожими на старые виноградные лозы. Подошел к окну. В библиотеке, заставленной полированной деревянной мебелью, пахло книжной пылью и травами. Этот запах для Торма давно стал неотъемлемой частью и комнаты, и ее хозяина.

Подбородок Ясона опустился на грудь. Он о чем-то надолго задумался.

- Тебя что-то тревожит, Ясон? Мое состояние?

- Да, тревожит, - проговорил Ясон. - А что ты сам думаешь о нем?

- Мне тяжело. Ты же знаешь это чувство - страх причинить вред невинному. Я тридцать лет балансирую на грани, и вот переступил ее. После этого непросто вернуться к нормальной жизни. Иногда даже начинаешь завидовать "дикарям", их-то муки совести не мучают.

Торм тоже подошел к окну, остановившись в метре от старика. На улице солнце слепящими лучами заполняло весь мир, а здесь было темно и прохладно, как любил Ясон. Градусов пятнадцать - не больше, Торму было даже немного зябко. А наставник одет легко - рубаха из хлопчатобумажной ткани и такие же шорты. Сквозь белое полотно проглядывали его смуглые лопатки - вороньи кости на них торчат, как обрубки крыл у падшего ангела. И лицо чем-то похоже на лик обитателя адовых полей - коричневое, обожженное временем, с морщинами непреклонности по сторонам рта, и чем-то затаенным в глубине черных глаз. За те тридцать лет, что Торн знал наставника, он почти не изменился.

- Я беспокоюсь о тебе, - продолжал Ясон, - Если бы речь шла о простом человеке, все было бы проще - из тысяч, страдающих упадком духа, лишь один решится на самоубийство. Но у нас это проблема нравственного выбора: не хочешь жить, значит, не будешь. У тебя ведь раньше такого не было. Хотя трансы, к которым ты приходил с проповедью, случалось, умирали.