Андрей Бурцев - Сибирских улиц тихий ад

Ганшин взял газету из тонких, изящных, но сильных пальцев и сделал вид, что углубился в ее изучение.

Собственно, изучать было нечего. Ганшин узнал ее с первого взгляда. Это была одна из тех частных газет, что за последние годы повырастали в городе, как грибы после дождя, и так же быстро гнили на корню. Газета была за прошлый год, там напечатан рассказ, его собственный, не переводной. Делая вид, что изучает ее, Ганшин подготавливал надлежащий достойный ответ.

- Рассказ мой, - наконец, кивнул он, выразительно подчеркивая слово "рассказ". - Какое он имеет отношение к вам?

- Самое прямое, к сожалению. - Галина протяжно вздохнула. - Герой вашего так называемого рассказа, Алексей Степанович, на протяжении двадцати страниц трижды ложится в постель с разными женщинами, причем это выписано с такими грязными подробностями... - Она брезгливо передернула плечами. Вы знаете, Алексей Степанович, как можно охарактеризовать вашу деятельность? Такими писульками вы подрываете моральные устои нашего высокоморального народа. Вы развращаете нашу здоровую молодежь и уводите ее от великих идеалов в лоно мещанских постельных концепций. Вы... - При упоминании о "здоровой молодежи" Ганшин усмехнулся, невольно вспомнив пьяных казаков на остановке. - Не усмехайтесь, не усмехайтесь, Алексей Степанович. Все это более серьезно, чем вам кажется. Как бы вам плакать в итоге не пришлось.

Угрожаешь? - с накатившей внезапно веселой злостью подумал Ганшин, ну, я сейчас тебе!..

- Разрешите вам возразить, полковник, - с очень серьезным видом сказал он. - Вы, очевидно, невнимательно прочитали данное произведение. В нем я не только не развращаю и не отвлекаю, но напротив, всеми силами борюсь за нравственность и высокие идеалы. Ведь в чем там суть? Три отрицательных женских персонажа сбивают положительного, но слабохарактерного героя с добродетельной стези и затаскивают к себе в постель. Но несмотря на все их ухищрения, герой все же находит в себе нравственные силы вырваться из их цепких лап и возвращается в лоно семьи, к своей высокоморальной жене, которая, в силу своей высокой морали, конечно же прощает его. Здесь проходит ассоциация с притчей о блудном сыне, которая помните, как кончилась?

- Ах, Алексей Степанович, Алексей Степанович, - покачала головой полковник Чернобородова. - Если бы это было так! Но у вас же все иначе. Все эти ужасные подробные описания... Да и жена, если уж она такая высокоморальная, не потащит своего мужа в постель, а займет какой-нибудь полезной работой по дому.

- А может, она мечтает стать матерью-героиней? - веселясь в душе, воскликнул Ганшин. - И нарожать стране кучу здоровых детей? Неужели вы до сих пор считаете, что детей находят в капусте? Или может, их все же делают в столь ненавистной вам постели?

Галина резко хлопнула ладонью по столу. Ее лицо, ставшее злым и надменным, утратило всякую привлекательность.

Шутки кончились, подумал Ганшин. Теперь перед ним сидел полковник ГУВД и олицетворял собой Власть. И внезапно вдруг в памяти всплыли слова, сказанные по телефону мерзким голосом: "Он родился, Алексей Степанович".

- Я не намерена дальше вести эту глупую и никчемную дискуссию, - с металлом в голосе резко сказала полковник. Короче, считайте, что вы получили последнее предупреждение оставить вашу безнравственную и подрывающую устои деятельность. Распишитесь о предупреждении и можете быть свободны. Пока, - многозначительно добавила она, пододвигая ему заполненный бланк.

- То, что рассказ вышел год назад, конечно, не имеет никакого значения? - со слабой надеждой пробормотал Ганшин, изучая бланк. Ничего интересного, стандартные формулировки.

- А хоть двадцать, - прогремела сталью полковник. - У таких преступлений не установлен срок давности. Подписывайте!

Ганшин черкнул на бланке, положил ручку. Дело сделано, он свободен. Как сказала полковник, пока... И тут Ганшина черт дернул.

Подавшись вперед над столом и поймав сползшую с колен сумку, он прямо взглянул в холодные серые глаза Галины.

- А вы не боитесь, Галина Максимовна? - тихо сказал он. - Звезда ведь уже зажглась. Выгляните в окно. Вон она, висит над городом. Вам не страшно при взгляде на нее?

С удовлетворением и удивлением Ганшин увидел, как расширились серые глаза, как порвалась и исчезла из них непробиваемая властная пелена, как резко побледнело лицо

- Уходите, - едва шевеля побелевшими губами прошептала Галина.

И Ганшину на миг самому стало страшно. Ни слова больше не говоря, он встал и пошел к двери, забыв попрощаться.