Вогт Ван - Гамбит невидимки

- Но он не материализовался, так он сказал. Именно поэтому он мог выскользнуть из наших наручников. Он был лишь отражением - это его собственные слова - из временного проектора, работающего на лунном свете, и он сказал, что мы должны поверить умом в его реальность, чтобы он мог существовать здесь даже в такой степени. Профессор...

- Это невозможно: вы забыли о книге, которую он оставил. Она-то была материальной.

- Но, сэр, - Клер чувствовал, что теряет последнюю надежду, - он сказал, что с большим трудом напечатал её в Гитлерштадте.

- Дух... - голос профессора был хриплым и звучал словно издалека: было совершенно очевидно, что его ум вернулся к предыдущей теме, - Вот именно: такой дух, как наш, не может умереть... Я горжусь, что принял пулю не дрогнув, и после всех моих страхов даже слишком горжусь.

Капплер стал клониться вперед и вдруг рухнул на пол, как падает карточный домик. Клер, который слишком часто видел смерть, чтобы не узнать её теперь, выбрался из кресла и, переступив через скрюченное тело профессора, оказался в проходе. Летчик немного дрожал, но его ум был совершенно ясен. Надежда на то, что таинственный супермен явится, чтобы спасти их, из мира, который ещё должен доказать свое право на существование, теперь исчезла.

Единственный человек, который знал достаточно, чтобы определить происхождение незнакомца во всех необходимых подробностях, умер, и это значило...

Это значило, что настало время сражаться.

Когда Клер вошел, два офицера, остававшиеся в кабине, взглянули на него как два злобных диких зверя. Угрожающе сощуриными в ответ глазами Клер увидел, что правая рука Уилсона, разорванная в клочья и залитая кровью, бессильно свисала вдоль тела, как посторонный предмет. Майор Грей прижал к плечу пулемет. Оба офицера бросили на своего командира полные отчаяния взгляды людей, которые, оказавшись в безвыходном положении, твердо решили принять мученическую смерть. Заговорил Уилсон.

- Где, черт возьми, вы шатались, проклятый... - вне себя от ярости начал он.

Клер почувствовал укол совести: он сознавал, что виноват и эти упреки справедливы. Но они были подсказаны безумной душевной болью и не приносили никакой пользы. Клер точно знал, что делать и что говорить. Его ответ вырос из произошедших событий естественно, как живой росток из семени.

- Молчать! - рявкнул он на майора Грэя, который открывал рот, чтобы заговорить. - Похоже, вы уже задрали лапки кверху? Готовы отстреливаться до конца, но в глубине души уже побеждены? Я прекрасно знаю, что вы думаете, но только что я видел смерть человека, который знал, как надо умирать. И если кто-нибудь в этой кабине окажется недостоин его, я выброшу тело такого труса из самолета. Только настоящие мужчины будут иметь честь погибнуть вместе с этой машиной!

Слушая эту страстную речь, Уилсон и Грэй переглянулись, и Грэй пожал своими широкими плечами, давая понять, что, когда видит перед собой полностью помешанного человека, может отличить его от здорового.

Но Клер не чувствовал себя сумасшедшим. Все его тело горело от жизненной силы и дрожало от напряжения, как палец нетерпеливого стрелка на податливом курке. Никогда ещё он не был так восприимчив к окружающему миру, никогда не ощущал сильнее, какая величайшая радость - жить на свете.

На мгновение Клер увидел на фоне луны похожий на торпеду силуэт, и когда "мессершмит" стал снижаться по длинной пологой дуге, атакуя их самолет, командир экипажа присел у правого пулемета. Его ум был тверд как камень, и все его тело сосредоточилось на прицеливании.

Через мгновение Клер плавно нажал на курок и удерживал его в заднем положении.

Потом его глаза на мгновение ослепила вспышка яркого света, которая превратилась в белый огненный шар. Огонь пылал на том месте, где только что был немецкий самолет.

- Взорвал! Молодчина! - прозвучал в ушах у Клера пронзительный вопль Уилсона.

В уме командира возникла мысль, не относящаяся к бою: как люди в критических ситуациях переменчивы в своих чувствах! Штурман только что яростно ненавидел его, а теперь бурно восторгался им же.

Эту мысль вытеснило изумление: Клер почувствовал, что пулемет был не таким, как всегда. Он стал больше о размеру, но, как ни странно, гораздо легче и бесконечно удобнее в обращении.

Было ещё нечто новое, и когда Клер заметил это, его душа словно воспарила от восторга: На фоне бледного утреннего неба пулемет светился зеленым светом. Весь его блестящий ствол был окрашен в бледно-зеленый цвет с радужными переливами.