Стенли Вейнбаум - Планета-хищник

Итак, всего около двухсот миль; и нет ничего, что могло бы ему помешать. Он прекрасно вооружен (автоматический пис— толет и бластер), а при тщательном кипячении с водой также не будет проблем. Если уж придется совсем туго, он не поб— резгует и венерианской пищей, правда, для этого необходимо соблюдение трех условий: нужно знать кулинарную специфику, иметь крепкий желудок и зверский голод.

Дело было не столько во вкусе, сколько во внешнем облике этой еды. Он поморщился: как ни крути, а ему придется подыс— кать что-нибудь подходящеедо конца путешествия консервов яв— но не хватит.

Однако Хэм убеждал себя, что многие были бы рады оказать— ся на его месте — связки стручков в рюкзаке принесут ему столько денег, сколько на Земле он не накопил бы и за десять лет напряженного труда.

Беспокоиться нечего… И все-таки на Венере бесследно ис— чезали люди, десятки людей. Их убивал грибок, они гибли в схватках с кровожадными чудовищами, их пожирали неизвестные доселе гады — ожившие ночные кошмары, плод необузданной фан— тазии этой планеты.

Хэм снова устало зашагал вперед, стараясь держаться отк— рытого пространства вокруг деревьев Джека Кетча. Эти расте— ния были настолько прожорливы и всеядны, что все остальные формы жизни предпочитали держаться вне досягаемости их арка— нов. Другим путем двигаться было невозможно: венерианские джунгли являли собой такое жуткое сплетение беспрерывно аго— низирующей и грызущейся жизни, что продираться сквозь них можно было лишь с неимоверным трудом, затрачивая массу вре— мени.

К тому же в глубине леса наверняка водились какие-нибудь чертовски ядовитые или зубастые твари, которые не упустят случая вонзить свои клыки в защитную оболочку его комбинезо— на, а ведь малейший разрыв ткани — это верная смерть. «Даже докучливые деревья Джека Кетча — и те больше подходят для компании», — думал он, отмахиваясь от очередного аркана.

Миновало шесть часов с тех пор, как Хэм начал свое вынуж— денное путешествие. Стал накрапывать дождь. Он решил вос— пользоваться случаем. Отыскал местечко, где недавнее грязе— вое извержение уничтожило крупную растительность, и занялся стряпней. Но сначала он начерпал совком из лужи немного во— ды, пропустил ее через фильтр, специально припасенный для этой цели вместе с другими кухонными принадлежностями, и приступил к стерилизации.

Огонь всегда был узким местом в подобных делах, так как сухое топливо встречалось в Хотлэнде крайне редко. Но Хэм не унывал. Он бросил в воду таблетку термида, началась бурная реакция, вода моментально закипела, а твердые химические ве— щества превратились в газы и улетучились. Ну а если в воде ощущался слабый привкус аммиака, «…что ж, — размышлял он, накрывая котелок крышкой и отставляя в сторону, чтобы вода охладилась, — из всех зол это самое безобидное».

Он вскрыл банку с бобами, дождался, пока воздух поблизос— ти не очистится от маленьких ошметков плесени, приподнял маску и быстро проглотил содержимое банки. Затем отпил теп— ловатой жидкости, а ту, что осталась, аккуратно слил в водо— непроницаемый карман внутри комбинезона — потом он сможет понемногу сосать эту влагу через трубочку, не открывая лица и не опасаясь плесневых спор.

Через десять минут, когда Хэм уже отдыхал, терзаемый нес— быточной мечтой о сигарете, из консервной банки с остатками пищи внезапно вспучился пушистый ком.

После часовой ходьбы, уставший и насквозь пропотевший, Хэм набрел на дерево, которое называли «дерево-друг». Такое имя дал ему исследователь Берлингейм за то, что, в отличие от прочей венерианской флоры, его хищнические повадки были настолько вялы и безобидны, что люди пользовались им как убежищем. Хэм взобрался на дерево, выбрал среди веток мес— течко поудобнее и крепко заснул.

Прошло не меньше пяти часов, прежде чем он проснулся, весь облепленный «дружественными» усиками и мельчайшими при— сосками. Он осторожно оторвал их от комбинезона, взглянул на часы, спустился на землю и снова зашагал на запад.

Именно после того, как Хэм вторично попал под дождь, на его пути встретилось большое скопление живого теста. В бри— танской и американской зонах это существо так и называли «живое тесто», на французском это звучало как «живая паста», а на датском… ну, тот вообще не отличался особой щепетиль— ностью, и потому любое венерианское чудище датчане называли не иначе, как оно того заслуживало.

Вообще-то говоря, «живое тесто» — нечто отвратительное до тошноты. Это белая тестообразная протоплазма, масса которой может изменяться от однойединственной клетки до двадцати тонн вязкой слизистой мерзости. Она не имела формы, по структуре — простое скопление клеток, на вид — ползающая прожорливая раковая опухоль.