Андрей Платонов - Происшествие в Нескучном саду (сборник)

Ноленц и чесучовый старичок шли рядом, быстро приближаясь к выходу. Антиквар украдкой вытирал покрасневшие глаза.

– Несчастное животное! – сказал он, отворачиваясь от спутника. Наделили беднягу клещом. Да что говорить, – не только зверей, – себя уберечь не можем. Кстати, что вы думаете по поводу эпидемии: малярия это или грипп?

– Возбудитель малярии, – ответил ученый, – проникает в тело при укусах комаров рода Анофелес, образуя в крови малярийные кольца. Однако едва ли это особенно интересно. Разрешите лучше узнать, что, по-вашему, означает виденное нами тавро?

– Тавро? – старичок остановился и даже покраснел от волнения. – Оно-то и привело меня сюда. Полагаю, что это – дата. 7079-по старому летосчислению – 1571-й год, известный, между прочим, появлением на Руси первого слона.

– Неужели вы хотите сказать…

– Я ничего не утверждаю, – перебил старичок, – но… слоны живут долго, иногда значительно дольше, чем мы предполагаем; недаром индусское народное поверье говорит, что животные эти вообще не умирают. Что же касается нашей даты, то в 1571 году имел место поразительный эпизод. – Ивану Грозному был прислан из Персии слон, и прибытие его вызвало на Москве большую смуту. Впрочем (старичок похлопал себя по боковому карману), у меня имеется об этом, в некотором роде, документ.

– Нельзя ли взглянуть? Я чрезвычайно заинтересован! – загорелся Ноленц.

Его все больше знобило; временами виски покрывались обильным потом. Он провел рукой по щеке и вспомнил о предстоящем докладе: – К сожалению, мне нужно спешить в парикмахерскую.

– Пожалуй, я тоже побреюсь, – согласился старичок. – Пойдемте! Пока дождемся очереди, успеем поговорить…

Было невыносимо душно. Ползли и кипели тучевые громады. Небо, полное грозы, свисало, как темный созревший плод.

Фарфоровые куклы изумленно посмотрели из окна в сторону Зоопарка и как будто прислушались.

Парикмахер, чем-то отдаленно напоминавший не то итальянца, не то негра, обернулся на стук открываемой двери и, произнеся обычное: «Пожалуйте-с! Недолго!» – крикнул в стенное окошечко: – «Петруша! Для бритья!».

Нервничая от сокрушительного наступления зеркал, Ноленц сел, с нетерпением поглядывая на антиквара.

Тот, не торопясь, вынул из кармана завернутую в шелковый лоскуток небольшую, но толстую тетрадь.

– Вот, – сказал он, – протягивая к Ноленцу, – самое замечательное произведение, какое когда-либо проходило через мои руки. Не оторветесь, батенька, volens-nolens – прочитаете до конца. Судя по странному языку и сдвинутой хронологии, это – фантастическая повесть начала или же середины XVIII века. Но использован в ней безусловно достоверный исторический материал… – Друг мой, да у вас-жар! – внезапно сказал он с тревогой, заметив, как пошло пятнами лицо его собеседника.

– Пустяки! – буркнул Ноленц, увлеченный надписью в верхнем углу первой страницы. – «Повесть сия, – быстро читал он, – хотя и в малую долю листа, однако ж многие нарочитые фолианты ловкостью написания превосходит, а также нельзя в разумение взять, о каких в ней повествуется временах»…

– «Нарочитые»-это что? – не отрываясь спросил он ашиквара.

– Знамени-и-итые, – с легкой укоризной протянул старичок.

Ноленц стремительно огляделся. – Мастера в белых халатах двигались сонно, как на замедленном фильме.

Он вынул часы: они показались ему остановившимися. – Все-таки, всего вы прочесть не успеете, – сказал старичок, – обратите внимание на вторую и третью главы.

Лица сидевших вдоль стен людей были закрыты газетами. Двое склонились в углу над шахматной доской.

Один из них совсем не умел играть. Его партнер давал пояснения: – Этот ход В2 делается для того, чтобы впоследствии белый слон мог угрожать черному королю…

Смуглый, равно напоминавший итальянца и негра парикмахер оглушительно выстрелил простыней и произнес: – «Прошу!» Ноленц, не сомневаясь, что приглашение относится к нему, шумно отодвинул стул и с тетрадью в руках бросился в кресло.

Мыльные хлопья пены зашипели на его подбородке, в щеках. К глазам – от граненых флакончиков, банок и ватой и брусничной сулемою – протянулись цветные колющие иглы.

Он развернул тетрадь. Потная тугая пятерня со сдержанным недовольством повернула голову ученого, точнб глобус. Тогда он скосил глаза и вытянул рукопись перед собой.

– Не беспокоит? – спросил парикмахер, касаясь щеки жгучим стальным жалом.

Ответа не последовало. Лоб Ноленца был горяч. Почерк в тетради четок и прям. Ветер времени, продувавший связку страниц, – страшен и прохладен…