Дана Арнаутова - Культурный слой

Замерев, как собака в охотничьей стойке, Джереми разлепил пересохшие губы:

— Скажите, Наташа, ваш дед писал не только научные работы? Он вел дневник?

— Да, — подтвердила рыженькая, ничуть не удивившись вопросу. — Виталий Михайлович всегда делал записи. Бабушка рассказывала, что он еще в школе записывал все в дневник. Он и меня потом учил. Говорил, что ученому нужно понимать себя.

— А эти дневники? — жадно спросил Джереми, не представляя, что делать, если ему откажут. И ведь наверняка откажут! Семейная ценность, реликвия, а то и хранилище интимных секретов.

Однако Наташа покачала головой не столько отрицательно, сколько грустно.

— Они не сохранились. Я… сама искала. Там, на полке, тетради. Но в них только расписание тренировок, записи о соревнованиях. А дневников нет. Мне… очень жаль, мистер Уолтер.

— Мне тоже, — тихо произнес Джереми. — Очень жаль, Наташа…

Он смотрел на девочку, на маячащую из-за ее спины старушку с неодобрительно поджатыми губами, а перед глазами стояло лицо молодого Навкина с фотографии, и в его глазах Джереми мерещилось разочарование.

— Большое спасибо. Я обязательно пришлю вам номер газеты со статьей.

— Мне будет очень приятно, — отозвалась рыженькая. И, поколебавшись, добавила: — Я собрала все статьи про дедушку, которые вышли… сейчас. Все, которые смогла найти. И ваши тоже. Вы… очень хорошо пишете, мистер Уолтер. Спасибо.

Джереми едва не покраснел, подумав, сколько намеков и откровенно жареных фактов рассыпал в своих текстах. Господи, но разве он думал, что его будет читать семья академика? Эта девочка с наивным и вместе с тем взрослым взглядом? А Анна? Она не владеет английским, но если читала перевод… Нет, ничего откровенно порочащего там нет, разумеется, и вообще весь пафос направлен против тех, кто использовал молодого Навкина в своих целях: Джереми аккуратно готовил почву для возможных разоблачений. Но женские тела, в которых приходилось бывать Навкину… Упоминания о том, какую жизнь вели «гости» в теле будущего академика. Не сказать, что стыдно, но как-то неловко и тяжело.

— Боюсь, это очень взрослое чтение, — виновато проговорил он. — Мне жаль, если я задел ваши чувства.

Тонкие рыжие косички энергично заплескались в воздухе.

— Нет, конечно. Я… наоборот… хотела благодарить. Вы написали про дедушку правду, мистер Уолтер. А правда не может обидеть. Сергей тоже говорит, что вы хорошо написали.

— Сергей? — уцепился Джереми за незнакомое имя.

— Дедушкин помогатель. Простите, помощник. Он… отдавал мне статьи, — чуть поколебавшись, призналась рыженькая и неуверенно оглянулась на хранящую неодобрительное молчание бабку. — Сергей мой друг. Бабушка его не любит. Но он… очень нам помог. Тогда, понимаете? И дедушка говорил, чтобы я к нему обращалась, если будет нужно…

Словно подтверждая, Навкина переспросила резко, недовольно, и Джереми уловил повторенное имя. Новый след? Голова болела уже невыносимо, он держался из последних сил. Помощник Сергей… Друг маленькой Наташи, но не друг семьи, похоже. Что ж, на месте академика Джереми тоже попросил бы кого-нибудь позаботиться о единственной внучке. Например, своего ученика. Джереми чувствовал, что упускает что-то важное, что-то, буквально крутящееся рядом. О чем еще можно попросить человека, которому доверяешь настолько, чтобы доверить ребенка? Да, определенно. Если и это пустышка — что ж, придется признать поражение.

Последний раз окинув взглядом Наташин музей, Джереми неловкими от боли и головокружения пальцами убрал камеру. Попрощался, насколько мог вежливо. Еще раз пообещал прислать статью. И едва не бегом вышел на улицу. Взятая напрокат машина, оставленная на парковке, неприятно нагрелась на солнце. Сев за руль, Джереми на максимум включил кондиционер и откинулся на сиденье, закрыв глаза и обессилено дожидаясь, пока в салоне станет прохладней. Тихое умиротворяющее гудение кондиционера, запах нагретой обивки, голоса, до сих пор звучащие в ушах, калейдоскоп фотографий… Что он делает в чужой стране, с чужими людьми? Разве здесь ему сейчас нужно быть? Морщась, Джереми открыл глаза, достал из бардачка сотовый. Когда уже пошел вызов, успел сообразить про разницу во времени и едва не нажал на кнопку сброса, но не успел.

— Привет, милый… — послышалось хрипловато-сонно, и Джереми, не в силах произнести ни слова, расплылся в дурацкой, виноватой, совершенно счастливой улыбке.

— Джем? Джем!

— Да, Элен, — сказал он в трубку, закрыв глаза. — Как ты, родная? Я тебя разбудил? Прости…