Я торопливо принялся пересматривать лежавшие передо мной бумаги, надеясь немедленно разрешить все эти вопросы. Но каково было мое разочарование, когда из самого поверхностного обзора я убедился, что бумаги эти, так аккуратно подшитые одна к другой и перенумерованные, в действительности представляли совершенный хаос, как по времени, в котором они были расположены, так и по самому своему содержанию.
Между датами двух писем или бумаг, помещенных рядом, оказывалась часто более чем десятилетняя давность. При этом попадались обрывки дневников, письма и записки совершенно без всякой даты, на других были выставлены числа месяца, но не обозначен год, наконец, иные были помечены только днями недели, как будто дни эти "были без числа", как у гоголевского Поприщина. Чем более я всматривался в этот хаос бумаг, переходя от одной связки к другой, тем настойчивее меня преследовала мысль, что бумаги эти были кем-то умышленно приведены в такой беспорядок, как будто с целью затруднить пользование ими.
Признаюсь, я был почти убежден, что этим кем-то мог быть именно только обладатель гербовой печати, "вступивший в права наследства" после умершего Андрея Ивановича. На это подозрение меня натолкнули два следующих обстоятельства. Во-первых, в "препроводительном" письме своем он сам упоминает, что пересматривал эти бумаги с целью убедиться, не заключают ли они чего-нибудь клонящегося ко вреду его наследственных имущественных прав, а во-вторых — как тщательно я ни пересматривал все эти связки, я ни в одном из них не мог отыскать ничего похожего на чертежи и планы, о которых упоминал мой умерший друг, поручая мне соорудить новый Гиппогриф.
По всей вероятности, осторожный наследник, слишком искушенный в горниле канцелярской премудрости, чтобы не допустить какое-либо умаление своих "наследственных имущественных прав", нашел нужным оставить их про себя, присоединив к ним, быть может, также и те письма и бумаги, в которых усмотрел какую-либо практическую ценность. Именно этими намерениями я только и мог объяснить то обстоятельство, что такой ревностный жрец канцеляризма, каким он мне казался, допустил переслать мне бумаги Грачева, не только не снабдив их формальными описями, но еще, вдобавок, в таком страшном беспорядке, какой не мыслим ни в одной канцелярии, — хотя бы даже в канцелярии иного земского начальника, который,
Имея слишком много дел,
В иные книги не глядел…
Таким образом, чтобы ориентироваться в этом бумажном хаосе, мне прежде всего нужно было попытаться расположить их в хронологическом порядке, — по крайней мере те из бумаг покойного, которые имели какие-нибудь даты, а затем уже в получившемся последовательном ряду их найти место другим бумагам, определяя время их составления по содержанию, по почерку, по каким-либо внешним или внутренним признакам.
Я так и сделал. Расшивая одну связку за другой (за исключением, конечно, связки за № 11, состоящей из рукописи на неизвестном языке), я располагал бумаги и письма по годам, месяцам и числам, откидывая пока в сторону те из них, даты которых предстояло еще определить. Затем я прочитывал сначала бумаги первой группы, потом переходил к изучению бумаг второй группы и, сопоставляя бумаги одной группы с бумагами другой и объясняя таким образом одни другими, я в конце концов составлял из них связное целое.
В этой кропотливой работе разборки и изучения бумаг покойного Грачева прошла для меня вся осень и большая часть зимы. Иные подумают, быть может, что это была скучная работа, и подивятся моему терпению. Но на самом деле я до того увлекся этой работой, что почти не замечал, как летело время. Правда, мне приходилось, подобно каменщику, подбирать один камень к другому, но здание, которое получалось из этих правильно подобранных камней, до того поражало меня своей архитектурой, изяществом лепной работы и красотою орнаментов, что я чувствовал себя вполне вознагражденным за свой кропотливый труд.
С захватывающим интересом следил я за развитием страшной, почти невероятной истории, полной чудесных, необъяснимых явлений и событий, которая восставала предо мною из пыльных тетрадей и писем моего умершего друга. Перед моими глазами проходили то чудеса роскошной тропической природы, то целые вереницы разноплеменных людей, различающихся между собой обычаями, языком, религией, цветом кожи; то вдруг из мрака времен доходил до меня голос человека, принадлежащего к неизвестной расе, быть может, уже целые тысячелетия спящей на дне пустынного океана; то, наконец, появлялась таинственная личность, наделенная необъяснимой силой, и с появлением ее вся история принимала такой фантастический характер, что становилась уже совершенно невероятной.
Читать дальше