Станислав Соловьев - Somnambulo

Внизу зашелестело бумагой, — это сосед снизу развернул газету и принялся внимательно ее изучать, поднявши брови и прищуривши левый глаз. Мартин посмотрел — это был вчерашний выпуск Сновидческого Вестника . На первой полосе сам Император поздравляет ее с пятилетним юбилеем и присуждает почетный знак за «объективное и всестороннее освещение жизни нашей любимой ОНЕЙРОКРАТИИ». На второй странице — имперский министр народного потребления Сэмбар Энларэна посещает закрома родины, пересчитывает Государственные Сновидения и находит их удовлетворительными. На третьей странице жирным шрифтом кричит «Слава нашему народу — народу–победителю!» Это заметка — о предстоящем юбилее в честь окончания прошлой Онейромахии. Как всегда туманные, но бравурные воспоминания ветеранов Войны и Сна. Чьи–то губы произносили вслух, сглатывая слова:

— Наши воины в Субурдии… успешно уничтожили… еще отряд головорезов… убито… взято… захвачено… изьято… ликвидировано… конфисковано… автоматов… пулеметов… патронов… валюты… снов… килограммов… литров… километров…

Толстяк с набитым ртом попросил газету — он наклонился вперед, раскрыл рот, полный мокрого теста. Из ниоткуда вынырнули венозные руки, развернули бумажные крылья. Руки не расслышали, переспросили и вежливо пообещали.

Скоро ночь и я скоро приеду, думал Мартин, я еду уже почти целый день, господи, как уже надоело… Немного осталось, всего одна ночь, и я буду в Нунке…

Тут в вагон с ругательствами ввалился пьяный человек, и Мартин сначала подумал, что это опять проводник, который ищет свой пиджак. Однако оказалось, что это не проводник, а какой–то совсем другой сновидимый — еще больше расхлестанный, и лицо его почти черное. Он выдыхал голубое спиртовое пламя, выпускал душный пар перегара, разрастался вширь грязными рукавами и оборванными штанинами. Пьяный грозно оглядел всех присутствующих. Погрозил пальцем окну и, немного откинувшись назад, пророкотал, захлебываясь и прикусывая язык — «Сл…с…слава нашему др…р…г…гом–му Императоррру!», — а потом попытался отдать честь. Его чумазая пятерня промахнулась, с легкостью пробила заштопанную голову и вышла с другой стороны, капая черными кляксами на пол. В первый момент все замолчали, не разобравшись, испуганно вытянули шеи и закатили под лоб глаза — люди стали гипсовыми манекенами. У Мартина неприятно защемило сердце — он обозвал в сердцах вошедшего скотиной. С всеобщей неловкостью покончила проснувшаяся старуха, и оттого сильно недовольная. Она громким шмяканьем провозгласила, что нельзя так вести себя в общественном транспорте. Все вздохнули с облегчением, начали шикать на пьяницу, махать на него руками, фыркать и почесываться. Кто–то засмеялся, кто–то возмущенно потребовал позвать проводника и увести этого субъекта. Ему разноголосо втолковывали, что проводник и сам хороший, куда ему, сеньор что ли спал с самого Польво — Кальенте?

Толстяк обиженно пожаловался, что пить надо меньше, а то пьют, понимаешь, без меры, как свиньи напиваются. Чей–то старческий голос злорадно поведал, что раньше–то за такое поведение сажали и правильно делали, раньше был порядок, а не то, что сейчас… Ему грубо обьяснили, что времена сейчас другие:

— Сейчас, папаша, тебе не тюремные времена, это тебе не Республика, батя, сиди и молчи, старый козел, таким, как тебе, радость, чтоб всех засадили, вот, было любо–дорого посмотреть, старая кишка, клизма, а все туда же…

В ответ послышались дребезжащие оправдания, что он патриот, он всегда был патриотом:

— Я воевал, молодой человек, не смейте меня так называть, я совсем не это имел в виду, я просто хотел сказать…

Они объясняли что–то друг другу, хватали за воротники, тыкали пальцами, цокали языком, хмурились и бранились. И никто не замечал, как пьяный стоит статуей в проходе, как нелепо шевелится из пробитой головы рука и черная кровь заливает пятнистую рубашку. Люди вокруг увлеченно спорили, задевали пьяного локтями, отмахивались от него, обиженно просили не загораживать проход, а пьяный неподвижно застыл, врос в пол раскоряченными ногами, невидяще таращился в окно стеклянными глазами. Тихо встал обладатель венозных рук. Он подошел к пьяному, и что–то прошептал, прикрывая лицо ладонью. Мертвые глаза пьяницы моргнули, зрачки завращались с бешеной скоростью, из–за рта выпал кусок твердого пара. Пьяный с трудом вытащил из головы руку, вытер ее об рубашку и ушел, разъезжаясь на исковерканных ногах. Толстяк икнул, уронил пирожок, нагнулся, и быстро, чтобы никто не увидел, вороватым движением засунул под сидение еще дымящиеся мозги.