Владислав Чупрасов - Холодные и мертвые (сборник рассказов)

— Ойген, мать твою, я уж подумал, что ты умер. Ойген проморгался, подслеповато прищурился и наконец-то различил Курта в коридорной тьме.

— Могу сказать то же самое про тебя, — медик зевнул. — Но рад, что это не так. Что случилось?

— У нас тут сын божий, больной пневмонией, — Курт покрутил рукой в воздухе. — Мне сказали его доставить в лазарет, я решил заехать за тобой.

— Ага, отлично, — Ойген зевнул еще раз, клацнув зубами. — Веди его сюда.

— Чего это? Ойген нашарил рядом с собой какую-то обувь и нацепил на себя, чтобы не сквозило по ногам из открытой двери. Терпеливо пояснил:

— Отопления в отделении все равно нет. Там всегда есть дежурный, но больных давно не было, а чтобы ампутировать ногу, много места не нужно. Веди сюда, посмотрим. И медик решительно закрыл дверь перед носом у Курта. Врачом он на самом деле не был. Выпустился из вуза как раз в тот год, когда город занесло снегом, и с тех пор практически не вылезал из больницы. И как-то всем было не до того, чтобы произвести парня в настоящие врачи. Да и кому нужны были эти бумажки в такое время. Эф стоял у машины и как-то неловко переминался с ноги на ногу, утаптывая снег.

— У нас, знаешь, что-то вроде проблемы. Наш гость…

— Это не проблема, — мрачно отозвался Курт, открывая заднюю дверь, — это называется бред. Священник был в беспамятстве и непрерывно бормотал какую-то ерунду. Различить можно было немногое:

— …был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство…

— Помогай давай, — Курт подозвал Эфа и полез в машину, чтобы вытащить священника, которого на руках пришлось тащить до дома Ойгена.

— Интересно, под бредом ты имел в виду болезненное состояние или всю сущность происходящего с нами в данный момент? Эф подцепил волочащийся край пледа и топал следом.

— Отвали нахрен, — огрызнулся Курт. Потому что бредом было абсолютно все.

— Вон там кровать. Ойген, уже одетый в свитер с оленями и джинсы с вязаными носками, махнул рукой в сторону единственной спальни в доме. Сам он грел воду. Кровать в комнате в самом деле имелась. Курт сгрузил на нее священника, позволил Эфу сесть на край кресла (не мое и не жалко) и вышел на кухню.

— Кто это? Ойген вытер руки и поставил облупленный чайник на плиту. Он успел не только одеться, но еще и умыться и надеть очки. О расческе, видимо, не вспомнил. Или не нашел.

— Ну… — Курт вытащил из ящика термокружку, сунул в нее чайный пакетик в пластиковой упаковке с дырочками, — его зовут Юстас. Он священник. Ну и вот… Ойген глянул через плечо, увидел, что бензомастер вольготно расположился на его единственном и любимом кресле, и вздохнул.

— Это ладно. Откуда он в городе взялся?

— А, — Курт сунул кружку под кипяток, который ему налил из чайника Ойген. — Это долгая история.

— Давай, я пока покурю.

— Эй, а лечить кто будет? Ойген недобро посмотрел на него сквозь очки, и Курт предпочел не спорить. Дождался, пока Ойген закурит.

— Ну, в общем, к нам приехали киношники. Будут снимать передачу.

С собой захватили ученых и этот… блаженного. Ойген неодобрительно покачал головой.

— Он босяком по снегу шлялся, попробуй доказать мне, что он не чокнутый, — Курт отобрал у медика сигарету, затянулся и вернул ее назад. — Что ты куришь? Тебе нормальных сигарет привезти?

— Привези.

— Ну, вот. Блаженный где-то умудрился подцепить что-то, похожее на пневмонию. Я хрен знаю, что с ним, на самом деле, и тебе придется ждать, пока он не оклемается, чтобы узнать, как его так угораздило.

Хотя, пока мы ехали, он был в нормально состоянии, все это время делал мне мозг на тему того, что это лично за мои грехи бог наградил город вечной зимой.

— Ага, точно. Так оно все и было. Курт пожал плечами.

— Но все лучше, чем та крипота, которую он сейчас бормочет.

— Это Откровение Иоанна Богослова, темнота, — вежливо подсказал из соседней комнаты Эф. Если Ойген и удивился общительности бензомастера, то не подал виду. Сам он с этими ребятами никогда не взаимодействовал, поэтому допускал, что те могут не только говорить, но и петь, танцевать и проводить свадьбы.

— Да плевать, чье это откровение. В общем, оставляю его тебе и еду домой.

— Куда собрался? — Ойген затушил сигарету в какой-то тарелке, потер руки и пошел в комнату. — Сейчас я его посмотрю, скажу, что с ним делать, и валите оба. Ты что, видишь у меня много лишнего места и очереди благодарных больных?

— Э-э, — не согласился Курт. — Я что, похож на няньку?

— Мемфис, — спокойно сказал Ойген, наклоняясь над уснувшим Юстасом. — Выйди на кухню, закрой дверь и пей свой чай. Я скоро приду. Курт фыркнул, но к чаю все-таки пошел.