Виталий Владимиров: Колония

"Бо-о-о-ли-и-ит!" - кричит вдалеке разносчик.

Единственное, что резко и сразу напоминает Россию - воробьи. Такие же серо-коричневые и чирикают знакомую песенку, словно чиркают клювом по камешкам.

Сегодня опять будет жарко. За сорок. За плюс сорок. До сорока - терпимо. Каждый градус плюс к сорока - словно добавилось сразу еще пять или десять градусов.

Это третья наша с Ленкой, с моей Аленой жара здесь, далеко от зимы. Да, ровно три года назад вызвал меня наш кадровик, скрестив кисти рук, долго, изучающе смотрел на меня, наконец, произнес:

- Начинай оформляться. Не тяни. Время поджимает.

Глава вторая

В руках кадровика белый лист с подколотой бумажкой. Он погрузился в его чтение.

Я ждал.

Я ждал этого момента несколько лет. Психологическая закалка, опыт неоднократных, пускай, коротких командировок за рубеж научили меня сдерживать эмоции, и я был фатально спокоен - все равно, пока не пройдешь паспортный контроль в Шереметьево, пока не щелкнет замок калитки и ты в самом прямом смысле не переступишь государственную границу, до этого момента считай, что ты никуда не уехал.

Кадровик протянул мне листок. Подколотая узкая бумажка - направление в ведомственную поликлинику мне и Алене для обследования, большой лист справка о моей временной нетрудоспособности за последний год. Слово-то какое! Способность, но нетрудовая. Тьфу-тьфу-тьфу, вроде ничего особенного - грипповал пару раз да подвернул ногу, катаясь на лыжах.

- Вот тебе телефон поликлиники, звони тут же, записывайся на прием. Как говорится, ни пуха...

- Извините, к черту!

- Извиняю охотно, только не подведи.

- Будьте уверены.

- Посмотрим.

Я вернулся в редакцию, сел на телефон.

Все время занято.

Надо набраться терпения. И надолго. Быть спокойным, ровным, тише воды, ниже травы. Несколько месяцев, может быть, полгода, терпеть чужое плохое настроение, глупость, чванство, ничем не выказывая своей тревоги, и быть готовым к самому неожиданному повороту событий. А пока сосредоточиться на главном - получить медицинскую справку о том, что мы с Аленой - практически здоровые люди.

Наконец, дозвонился.

- Минутку, - холодным голосом ответила трубка и, действительно, через минуту откликнулась опять.

- Слушаю вас.

- Запишите в загранкабинет, пожалуйста.

- Звоните в помощь на дому, - ответили на том конце провода.

- А как туда... - только успел сказать я, но там уже бросили трубку.

Терпение, еще раз терпение.

Дозвонился опять.

- Как вызвать врача на дом?

Сказали номер.

Соединился сразу.

- Можно только на следующий четверг. Устраивает?

- Да, пожалуйста.

- Фамилия?

- Истомин Валерий Сергеевич, Борисова Елена Сергеевна.

- Записываю на десять утра. Но приходите пораньше.

Теперь - дозвониться Аленке.

- Ну, что, жена, собирайся.

- Куда? - не сразу сообразила Лена.

Я назвал страну.

Алена не проявила никаких эмоций. Помолчав, сказала задумчиво:

- И все-таки, значит... Я так змей боюсь... А может быть...

Она договорила эту фразу вечером, дома, после ужина.

- А может быть, все-таки не поедем?

- Как так? - удивился я.

- Вот если бы Чехословакия, а то тропики, жарко.

- Другого не предложили, - почти обиделся я, - не заслужил видно.

Мы молчали. Я смотрел на Алену, задумчиво склонившую голову к правому плечу. Лицо у нее такое славное, родное, совсем еще молодое, а вот в рыжеватых вьющихся волосах проседь, особенно сильно проступившая на висках. Судьба уже дважды закладывала лихие повороты в моей жизни. Поначалу, учась в Технологическом институте, влюбился в кино и в Тамару. И захотел сразу стать Эйзенштейном-Феллини-Истоминым да надорвался, и свернула дорога моей жизни в приемный покой противотуберкулезного диспансера, задул северный ветер с юга. Лучше иметь здорового и богатого спутника жизни, чем больного и бедного, решила Тамара, да и у меня было предостаточно времени на больничной койке, чтобы осознать, с какой слепой безоглядностью мы вступили в брак.

В обветшавшей бывшей помещичьей усадьбе под Калугой, приспособленной под санаторий, на аллеях снежного парка, где высился над воротами начертанный на кровельном железе плакат "Туберкулез излечим!", я встретил Наташу. И жизнь стала ясной, как весеннее небо, - поступлю на Высшие режиссерские курсы, а Наташу назову женой. Не тут-то было...

После санатория я не мог уйти от беременной, на сносях, Тамары. Перед отъездом на лечение мы договорились, что она сделает аборт, о чем она мне и сообщила в единственном письме. На самом деле в клинике она потеряла сознание, операцию врачи делать не решились, и явился на свет Сережка.