Виталий Владимиров - Северный ветер с юга

На доску спущен экран. Рядом, около кафедры лектора, сидел Костя Гашетников и ударом ложки в подвешенный алюминиевый поднос, как в гонг, провозглашал каждое новое выступление, каждый новый фильм. Показывали и то, что мы снимали раньше, и новые работы. Вначале по традиции шел наш первый фильм "Первомай". Уже тогда мы понимали, что снять еще один сюжет из киножурнала "Но вости дня" - парадно-скучный - неинтересно. Не хотелось делать десятки раз виденную демонстрацию флагов, портретов, транспарантов и лозунгов. Долго спорили, искали. И, как мне кажется, нашли. Главным стал проход по Красной площади. Мы сняли его рапидом и по экрану плавно, в полной тишине, поплыли ряды демонстрантов. Ребята, только что по-телячьи дурачившиеся, становились серьезными, вставали на носки, тянули шеи в сторону мавзолея... Тогда нам казалось, что это тишина торжественного, словно затаившего дыхание, марша-гимна Отечеству, сейчас, через тридцать лет - парад партократии. Бурную реакцию зала вызвал "Стройотряд". Многие из героев фильма сидели тут же и на их глазах обыденность стройки, а строили коровник в алтайской степи - благодаря волшебной силе объектива превратилась в поэму труда. Наверное, также "облагораживался" тяжелый труд комсомольцев тридцатых...

Понравился фильм о том, как столовая, наша обычная будничная столовая преобразилась в вечернее студенческое кафе. Под аплодисменты прошел кадр, в котором ректор института пригласил на тур вальса первокурсницу.

Никогда не представлял себе, что можно так интересно снять простую карусель в парке Горького. Весна. Лужи, остатки грязного снега, пустые, захламленные прошлогодними листьями аллеи. По одной из них идет колонна рабочих, в руках ящики с инструментами. Подходят к пустой, демонтированной на зиму карусели, остов которой подсыхает на весеннем солнце. Осматривают карусель. Перекуривают. На электрокаре подвозят бочкообразных слонов, двугорбых верблюдов, длинногривых коней, полосатых тигров, круторогих баранов. Они лежат на боку, торчат ноги, хоботы, копыта, хвосты. Человеческие руки бережно берут, поднимают, очищают, устанавливают на круг, раскрашивают, лакируют. И звери на глазах оживают. и вот уже нарядная карусель набирает ход и крутится, крутится, крутится. И детский смех - лучшая награда, тем, кто его сотворил, кого мы не видим, кого не знаем. В финале фильма есть их групповая фотография - бригада рабочих на фоне карусели.

А потом мы спустились из аудитории "А" в наш родной подвал. Я до сих пор храню выданный на память всем членам студии значок в виде пятерки из шестнадцатимиллиметровой пленки. У всех было праздничное настроение и само собой пошел разговор о фильмах снятых и фильмах, которые хотелось бы снять. Один из молодых, которые стажировались в студии под моим присмотром, Виталий Вехов. Худой, щербатый, с отколотым пополам передним зубом он, волнуясь, немного сбивчиво рассказывал про свой замысел:

- Я хочу сделать мультфильм. Но только не рисованный, а с настоящими, реальными предметами. Главная героиня, только не смейтесь, четвертинка водки. У нее колпачок с козырьком. Если козырек приподнять, то получится вроде фуражки - остается сделать глаза, предположим, маленькие точки из блестящей бумаги. Они иногда будут вспыхивать, светиться. Это очень молодая героиня. Ее привезли с завода в магазин, она попала на витрину и после двенадцати часов ночи, когда начинаются все чудеса, она знакомится со своими соседями. Бутылка шампанского бархатным шипящим голосом рассказывает как она встречает Новый Год: "Были ш-ш-шикарные гости в выш-ш-шитых платьях, они тянулись ко мне своими бокалами и ш-ш-шептали с новым щ-щ-щастьем! с новым щ-щ-щастьем!" Шампанское в серебре, а если вытащить за серебро проволочку, которой запечатана пробка, и сделать из нее восьмерку, то получится галстук-бабочка. Четвертинка подбегает к ней и восторженно спрашивает: "А что такое щастье?" Шампанское голосом Клавдии Шульженко задумчиво отвечает: "Щастье?.. Я не знаю, что это такое, но наверное, это очень приятно..." "Я так хочу шастья", - вздыхает четвертинка. "Нэ волнуйся," - говорит ей коньяк с грузинским акцентом, "всэ хотят. Я такой выдержанный, такой выдержанный, замэтьте, нэ старый, а выдержанный, но тоже хочу щастье." И четвертинка ждет своего счастья, но почему-то нет праздника, нет наряженной елки, нет гостей в вышитых платьях. Ее ставят не на стол, а между ног на пол. И дырявый башмак ощеривается на нее. Ее, опустошенную, сжимает рука и несет вверх ногами сдавать в магазин. И весь мир раскачивается, и голова у нее кружится, как у нетрезвого хозяина. Рука ставит на прилавок, появляется черный локоть и сталкивает ее вниз, на каменный пол. Мир разбился...