Александр Денисов - Гексаграмма № 63

Таня, подобрав широкую юбку, села, захлопнула дверцу и посмотрела на меня. Я стоял с разинутым ртом. Продавщица-стажер магазина спортивных товаров открылась мне с совершенно иной стороны. И эта сторона мне нравилась.

– Тут даже ключи торчат, – сказала она, и, прежде чем мы успели как-то отреагировать, машина глухо заворчала и завелась. – Поехали! – Таня сдвинула рычаг на рулевой стойке, крепче ухватилась за руль.

Вот честно – я до последнего думал, что она придуривается. Ну, как обычно у красивых девчонок бывает. Строят из себя невесть что. Перед парнями выпендриваются. Так и здесь. Мало того, что машина вообще никуда не могла поехать, не протаранив стенку квартиры, я был уверен, что Таня не сможет ею управлять, тем более что расположение рычагов в этой машине иное, чем в «Волге» или «Жигулях».

Но автомобиль тронулся с места, так мягко, что я даже не понял, почему окружающий мир вдруг поехал куда-то назад, а на нас надвигается стенка с одиноко висящей африканской маской из черного дерева.

– А-а-а! – непроизвольно закричали мы с Мишкой. Не знаю, как он, а я покрепче ухватился за дверцу.

Машина набирала скорость, но столкновения не происходило. Будто ее колеса стояли на роликах – как ни крутись, а с места не сдвинешься. Но тогда почему стены убегают назад, сливаются в нечто серое, зыбкое? Наша скорость растет, ветер туго бьет в лицо, волосы Тани растрепались, локоны задевают меня по щекам, но от шелковистых касаний не становится легче, а только страшнее и страшнее.

Лицо его незнакомо Муравью. Сросшиеся на переносице брови, перекошенные так, что одна задирается, а другая низко нависает над черными глазками, придавая неприятное выражение физиономии.

– Бог умер, – сообщает человек. Сообщает так, как сказал бы усталый врач, для которого еще одна смерть – рутина тяжелого и бесконечного дежурства. – Вы опоздали с визитом.

– А он… – Муравей не решается задать вопрос, но все же произносит: – А он был?

– Зачем вам знать? – Насупленная бровь человека тоже вздыбливается. – Разве вы не получили чего хотели? Вечности?

Муравей мотает головой:

– Я думал… мне казалось… что это шутка. Все-таки, Вечность и даром…

– Даром? – Брови меняются местами – насупленная вздыбливается, вздыбленная насупливается. – Даром в этом мире ничего не дается. Закон сохранения дара, знаете ли.

– И что же… чем же… чем я расплатился?

– Нельзя изменить себя, не изменив при этом мир, – усмехается человек. Брови его выстраиваются в идеальную прямую. – Человечество жаждало Вечности. Не там, за порогом смерти, а здесь и сейчас. И оно ее получило здесь и сейчас. Никогда не задумывались – как можно быть Вечным в мире, который имеет начало, хотя бы в виде Большого Взрыва, и имеет конец – в схлопывании всего и вся обратно в сингулярность? Как можно быть бессмертным в смертном мире?

– Ну… – Муравей мнется. – Такого рода вопросы не приходили в голову, честно говоря…

– Не только вам. Зачем Вечным размышлять о Вечности? И вообще – что-то делать?

– Но я видел! – протестует Муравей. – Я видел! Да, были горстки тех, кто после обретения Вечности вдруг понял, что эта Вечность, бессмертие им не нужны. Все эти колонии хиппи… бродяги… Но большинство продолжало развивать науку, строить цивилизацию… Я был в Городе! Я сам строил корабли-интегралы…

Человек зевает. Муравей осекается.

– Инерция, друг мой, инерция, – говорит человек. Двумя пальцами упирается в живущие собственной жизнью брови и вновь делает так, как было – одна вверх, другая вниз. – После того как люди получили Вечность, вселенная изменилась. Обратный принцип антропности, если угодно. Из имеющей начало и конец она стала замкнутым волчком, где далекое будущее незаметно для нас сливается с далеким прошлым. И вся ваша Вечность – лишь бег по замкнутому кольцу хроноса. Сделав один круг, вы тут же принимаетесь за второй, третий и так без счета. И без смысла. Вы обрели хронос, но ценой кайроса. Вот чем человечество расплатилось за Вечность.

– Кайрос? – переспрашивает Муравей. – Но позвольте… Хронос? Кайрос?

– Время физическое и время человеческое, – поясняет человек. – Хронос – всего лишь холст, на котором мы должны были создать свой шедевр, нанести на него краски человечности, мазок за мазком, мазок за мазком. Это всего лишь чистый лист бумаги, на котором и записывалась человеческая история. Но человечество избрало Вечность, и история кончилась, – он показывает на скомканные листы бумаги. – О чем здесь писать? Что изображать на картине? Если нет смерти, то все дозволено, потому что больше ничего не имеет смысла. Не так ли?