Мария Фомальгаут - Мотылетки на мельнице

Ты обиделась, Земля? Ты думаешь, я делал это специально? Ты думаешь, я не рвался к тебе – когда откладывал тысячу, две, три, когда обещал себе – на следующий год, когда вешал на экран какой-нибудь карибский пляж, как стимул, а на следующий год что-нибудь случалось, и за тебя требовали больше, и больше, и…

Прости, Земля…

Я знаю… ты обиделась…

Бегу…

Уже не по земле, уж не понимаю – по чему, трава хватает за ноги, пытается удержать, земля тянет к себе…

Кричу – сам не слышу своего крика, бегу – не чувствую своего тела, будто бы и нет меня…

Моисей все еще маячит на горизонте бесконечного поля – как насмешка, как издевка. Как будто посмеивается надо мной – ну-ну, голубчик, добежишь – не добежишь? Добегу. Сдохну, а добегу, у меня уже нет другого выхода.

У всех у нас уже не было другого выхода. Сдохнуть или добежать… через кредиты, через проданные квартиры, машины, дачи, почки, через билеты, купленные по каким-то каналам, остерегайтесь подделок, господин директор, как вы объясните, что посадочных мест на кораблях не более полутора миллиардов, а по миру гуляет в общей сложности миллиардов десять?

Земля…

Я предал тебя, земля.

Я пожертвовал тобой – когда отдавал за билет миллионы, которые хотел отдать за тебя, Земля, чтобы выкупить тебя из плена. Я предал тебя… да, я предал тебя, земля, тебя, со всеми твоими лондонами, парижами, пагодами, минаретами, джунглями и тундрами.

Ты пойми, Земля…

Я хотел жить…

Ты пойми, Земля, я не забыл про тебя… Про тебя невозможно забыть. Я помнил о тебе – когда предавал тебя, я помнил – когда ты умирала, заодно убивая и нас, и когда утром в новостях говорили, что очередное побережье слизнул тайфун – у меня больно сжималось сердце. И потом – когда уже не было никаких новостей и никаких телевизоров, и телефоны выплевывали – ПОИСК СЕТИ, я представлял себе, что там Лондон, что Париж, что дальние берега, что…

И я не понимал – почему мы не можем быть вместе… Почему – если мы созданы друг для друга…

Бегу…

Через бесконечность – в неведомое… Сердце уже не бьется – взрывается, по всему телу, на куски, на осколки, как больно…

Пинаю землю ногами…

Моисей стоит на горизонте – дразнит меня.

Когда я убил первый раз…

Не помню. Сейчас уже ничего не помню. Сейчас уже ничего не имеет значения – когда из всех этих ковчегов, пилигримов, одиссеев, гермесов, остался один Моисей, полтора миллиона мест на шесть миллиардов человек, а кто-то уже летит, в каком-нибудь Пилигриме, а кто не успел, тот опоздал, а меня обязаны взять, у меня целых десять посадочных билетов, а тьфу на ваши билеты, кому они нужны теперь…

Неравный бой…

Каждый сам за себя…

Сейчас и вспоминать странно – да и нечего вспоминать, набросились друг на друга, как дикие звери, вон, трупы лежат, о, поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями… поле… русское поле.

Да, стрелял. Да, убивал… Мстил им – всем, за все, за тебя, земля, которую я так и не увидел… Да, я ненавидел людей в эти минуты – за все их идиотские границы, визы, зоны, турагентства, правила, за эту тюрьму, которую они создали для самих себя, сами же в нее и попали…

Бегу…

Разрываю легкие…

Пинаю, пинаю землю, прости, земля…

Пуля свистит у виска – еще одна, еще… Сколько их… нет, один, чумазый, ободранный, похожий на кусок грязи, да и сам я сейчас не лучше… Мчится к Моисею, и кажется – в миллион раз быстрее меня…

Стреляю – не целясь, промазал, ясно – промазал, еще бы… Бежим – уже вижу блестящий корпус Моисея, трап тычется тупой мордой в траву…

Боль разрывает колено… Земля подпрыгивает, хватает меня – со всех сторон…

Пусти…

Пусти, дрянь такая… пусти, сука… пусти…

Вырываюсь из объятий земли, уже не иду – ползу к кораблю…

Он, стрелявший в меня, молнией взвивается по трапу…

Моисей с бешеным ревом отрывается от земли…

Мир проваливается в пустоту…

Все еще болит…

Осматриваю повязку – вроде держится… И все равно как-то…

Ничего…

Жму на газ – машина чихает, фыркает, нехотя катится по убитой дороге.

Еду – через глухую тайгу, по бескрайним снежным полям, мимо заснеженной Москвы, через новогоднюю Прагу, через рождественские улочки какого-нибудь Дрездена, пропахшие омелой, через альпийские леса, по сверкающим огням Елисейских полей, по знойным улицам Мадрида, к солнечным берегам Португалии…

К тебе, Земля…

Сколько нам осталось с тобой… год, два… может, месяцы… не знаю…

Не знаю.

Неважно.