Юрий Брайдер - Между плахой и секирой

– Налево пойдешь, в землю врастешь, – со вздохом закончил Цыпф.

– И тем не менее придется идти именно налево, – сказал Смыков так твердо, как только мог. – Шанс нам только там светит.

– Не боишься, значит, в землю, как Святогор-богатырь, уйти? – осведомился Зяблик, как всегда в минуты опасности бледный и сосредоточенный.

– Все мы там будем, – заметил Смыков философски. – Но если говорить о текущем моменте, надежда моя на то, что такая хреновина с землей не поминутно происходит. Авось и проскочим.

– Каргыш! – вскричал вдруг Толгай и присел, вцепившись в щиколотку. – Проклятие!

– Что там у тебя? – рядом с ним присела и Верка. – Зацепило?

– Бераз… – поморщился степняк. – Мало-мало совсем…

– Как же мало! – передразнила его Верка. – Уже в сапоге хлюпает…

Она чуть ли не силой стащила с ноги Толгая простреленный сапог и ловко перебинтовала рану. Все это время степняк смотрел на нее влюбленными глазами и, похоже, даже про боль забыл.

– Вот невезуха, – поморщился Зяблик. – Идти-то он сможет?

– Сможет, особенно если с бдолахом, – доложила Верка. – Пуля навылет прошла. Надкостница задета, но кость, похоже, цела. Стопа действует…

– Скорее, а не то нас здесь всех, как тетеревов на току, перещелкают! – Смыков сунул в рот Толгая щепотку бдолаха, но и сам на правах раненого не забыл причаститься.

– А мне? – набычился Зяблик.

– У вас, братец мой, это самое… нос в дерьме. – Смыков отделался солдатской шуткой.

Когда степняк обулся и продемонстрировал способность самостоятельно держаться на ногах, ватага, пригибаясь как можно ниже, устремилась к развалинам наполовину провалившегося под землю здания.

– Вот было бы хорошо, если бы мы удачно проскочили, а аггелы увязли! – воскликнула Лилечка.

– Смотри, не накаркай… – буркнул на бегу Зяблик. – Как бы все наоборот не получилось…

– Не бойтесь, у меня слово легкое, – заверила его Лилечка. – Зато бабушка и проклясть человека умела, и порчу на него навести…

Но, как оказалось, вольно или невольно, а беду Лилечка все же накликала.

Все произошло так быстро и так неожиданно, что сначала никто ничего просто не понял. Только что они бежали по твердой, гулко отсчитывающей каждый шаг земле, – и вот уже опора под ногами странным образом исчезла!

Впрочем, ощущение пустоты тут же сменилось ощущением капкана. Люди оказались по колено впаянными в твердую, как обожженная глина, субстанцию, еще недавно имевшую все признаки обыкновенной земли. Общей участи избежал только ковылявший в хвосте Толгай.

– Приплыли, елки зеленые! – эта фраза была первой реакцией ватаги на случившееся, и вырвалась она из уст Зяблика.

– Без паники! – вторая фраза принадлежала Смыкову, точно так же, как и третья: – Похоже, неувязочка вышла…

Верка взмолилась:

– Толгаюшка, миленький, выручай! Верный степняк и в самом деле уже хотел броситься ей на помощь, но Зяблик навел на друга пистолет.

– Назад! – страшным голосом приказал он. – Тебя только здесь не хватает! Гранаты есть?

– Есть, – кивнул тот. – Ике штук…

– Ну вот видишь, – Зяблик улыбнулся Толгаю, хотя улыбка получилась странная, не то заискивающая, не то извиняющаяся. – Сабля есть, две гранаты есть, смелости навалом… Выручай, браток… Не подпускай аггелов близко, пока мы здесь будем возиться.

Толгай молча кивнул и повернул обратно. Даже хромота его сразу пропала. Обсуждать приказ (или, если хотите, просьбу), почти наверняка обрекающий его на смерть, у степняка даже в мыслях не было.

– Крепко застряли, – Смыков, ухватив свою ногу за колено, дергал ее вверх.

– И не говори… Хуже, чем мухи в варенье, – приставив ствол к грунту, Зяблик выстрелил несколько раз подряд.

Пули оставляли в окаменевшей земле идеально круглые отверстия, от которых даже трещины не побежали.

– Эх, гранатой бы рвануть, – вздохнул Смыков. – Да только долго потом руки-ноги собирать придется.

– Погоди, пригодятся еще гранаты, когда аггелы придут поздравлять нас с благополучным приземлением, – заверил его Зяблик.

– Лева, ну хоть ты что-нибудь придумай! – воскликнула Лилечка. – Мы столько раз смерть обманывали, неужели все напрасно было!

Неизвестно, что именно: то ли мольбы любимой, то ли упоминание Смыкова о гранате, то ли злополучный запал, надолго застрявший в его памяти, – навело Цыпфа на одну многообещающую, хотя и рискованную идею. Первый опыт, естественно, ему пришлось проводить на себе самом.

Всадив почти в одно и то же место сразу три пули, Лева получил шурф, в котором мог свободно поместиться запал. Вся ватага с напряженным интересом наблюдала, как он дрожащими руками разбирает гранату.