Юрий Брайдер - Между плахой и секирой

– Земелька-то ого-го-го! – Зяблик растер в пальцах комок грунта, взрыхленного ножами погибающих аггелов. – Вера Ивановна, как, по-вашему, отчего наступила смерть?

– Так вам сразу и сказать? Без вскрытия? – Верка обошла вокруг мертвецов.

– Вы хотя бы примерно…

– Скорее всего отек легких… Как следствие ухудшения их вентиляции. Так всегда бывает, когда дыхание по какой-нибудь причине затруднено. Птички их уже потом клевали.

Смыков при содействии Зяблика попытался выдернуть одного из аггелов наружу, да не получилось – сидел он в земле плотно, словно успел там корни пустить.

– Да ладно, оставляй его так, – сказал Зяблик недовольно. – Зачем он тебе сдался?

– Патронов не мешало бы позаимствовать. Наши то уже на исходе.

– Хватит. Стрелять тут пока вроде не в кого. А когда до Гиблой Дыры доберемся, нашу миссию разыщем.

– Эй, осторожнее! – крикнула Верка, успевшая отойти чуть вперед. – Прямо сюда, кажется, идет…

Смыков и Зяблик разом выпустили руки аггела, тут же плетями упавшие вниз, и прислушались.

Издалека в самом деле быстро приближался грохот – словно бочка с камнями быстро катилась по лестнице.

– В натуре, сюда рулит… – покачал головой Зяблик. – Надо сваливать от греха подальше.

– Давайте-ка вниз спустимся! – быстренько предложил Смыков. – Умные люди в момент опасности по ямам хоронятся, а не торчат на открытом месте.

Однако он не успел сделать в сторону дороги и пяти шагов, как из зарослей, перемалывая их на пути в труху, вылетело что-то серое, шарообразное, стремительное. Трудно было даже определенно сказать, катится оно или летит, раз за разом отскакивая от земли, наподобие брошенного ловкой рукой камня-голыша.

К счастью, уже почти вся ватага находилась возле спускающегося к дороге обрыва. На пути шара оказались только три торчащих из земли человеческих торса с поникшими головами да замешкавшийся Зяблик.

Мертвые аггелы, естественно, уже не могли уклониться от неизбежного столкновения. Зато Зяблик, совершив феноменальный прыжок (несомненно, ставший бы чемпионским, если бы только в спорте фиксировались рекорды по прыжкам в сторону), сумел избежать смертельной опасности. Конечно, благодарить за это нужно было бдолах, который он, не откладывая в долгий ящик, отведал сразу же после получения.

Шар уже давно исчез из глаз (вместе с ним исчезли и три уполовиненных аггела), а в воздухе, в точности повторяя его путь, мерцало что-то вроде призрачного туннеля. Цыпф осторожно сунул руку в этот иллюзорный шлейф и, не ощутив ничего необычного, сказал:

– А если мы по этому следу и пойдем? Снаряды, говорят, в одно и то же место дважды не попадают. Так и тут…

– Это снаряд, по-вашему? – Смыков сделал страдальческое лицо. – А вдруг это трамвай, который туда-сюда только одним маршрутом ходит? Здесь вашей хваленой логике грош цена!

– Ша, засохли! – из кустов выбрался исцарапанный Зяблик. – Если такой бардак повсюду творится, мы помрем не от скуки. Как бы не пришлось добрым словом Бушлык вспоминать. Еще неизвестно, что хуже: сгореть живьем или в землю провалиться. Линять надо отсюда. И в темпе.

Однако ни бежать, ни даже быстро идти не позволяла поклажа, отягощавшая всех без исключения членов ватаги. Предложение Зяблика бросить лишний груз было встречено в штыки. Даже Толгай не хотел расставаться с богатыми трофеями, взятыми в Будетляндии, а что уж тогда говорить о женщинах.

Вскоре заросли, ветви и листья которых осыпались от легких порывов ветра, окончились и ватага оказалась на городской окраине, откуда до черного яйца уже рукой подать. Зрелище, открывшееся перед ними, было даже не удручающим, а скорее безысходным. У жабы, наверное, больше шансов пересечь в час пик многорядное шоссе, чем у этих шестерых – благополучно преодолеть то, что совсем недавно являлось городскими улицами, площадями и скверами.

Дома, ушедшие под землю на несколько этажей, торчали вкривь и вкось. Стены их бороздили трещины, а в окнах не осталось ни одного целого стекла. Постамент, на котором было установлено черное яйцо, как бы в трясину канул. Фонтаны, беседки, лестницы, брусчатка мостовой, плиты тротуаров и бетон площадей превратились в щебень.

Все, что изначально не принадлежало к миру дикой стихии, все созданное руками человека – было осуждено неведомыми силами на погибель, на полный распад и на возвращение в первобытное состояние.

Повсюду, как страшные орудия возмездия, носились массивные серые шары, и производимый ими шум можно было сравнить только с шумом рушащегося на землю каменного неба. Шары то и дело сталкивались между собой, таранили дома, прорубали в садах и парках целые аллеи, сокрушали все, что еще оставалось несокрушенным. Каждый шар оставлял за собой слабо светящийся след, исчезавший только спустя несколько минут, и весь город мерцал сетью призрачных узоров.