Мария Фомальгаут - Безлюдница

– Например?

– Байкальская, семнадцать.

– А что там?

– Дом сгорел…

– Ну-ка, посмотрю в ДубльГисе… ничего не знаю, вот он этот дом, целехонек…

– Да это данные старые…

– Какие они старые, декабрь две тыщи десятого…

– Да нет же ничего, сгорел дом!

– Ну, значит, не нашел ты его. Ищи, ищи… Найдешь, в город возвращайся.

Пик-пик-пик.

Конец связи.

Я усмехнулся, посмотрел на дом. Он стоял – все такой же мертвый, истлевший, на мертвой двери еще живая вывеска, что Байкальская, семнадцать. Я представил себе мир – мир, в котором этот дом не подожгли, и он не сгорел, и он стоит целехонек, и в нем живет Ленка, и по утрам выезжает куда-нибудь в город, в торговый комплекс, в салон меховой моды. Какой-то мир – параллельный нашему, а может быть, под углом… не знаю… вспомнить бы все свои институтские расчеты-вычеты… Пи-эр-квадрат на эм-цэ-квадрат, все в корень и умножить на вероятность события…

Вспомнить бы…

Где-то должен быть мир, в котором стоит этот дом…

Я проснулся, сразу понял, что не по своей воле – что-то торкнуло, что-то подняло меня среди ночи. Привстал на локте, огляделся. Ну так и есть – вот и она, огромная, круглая, висит чуть ли не в полнеба, бросает на половицы ровный холодный свет. И кажется, что весь холод вокруг – он не от зимы, не от снега от какого-нибудь, а от луны. Кажется, так просто – тепло от солнца, холод от луны. Я встал, подошел к окну, стараясь не скрипеть половицами. Никто меня не слышал, я смотрел на луну, она смотрела на меня, казалось, вот-вот подмигнет. Перламутровый снег, залитый светом, мир как будто перевернулся – черное небо давило на легкую белую землю. Крыши покосившихся избушек, деревья, пушистые от инея, голубые холмы…

И тут я увидел дом. Байкальская, семнадцать, он как будто издевался надо мной, он снова стоял там, на холме, между пятнадцатым и девятнадцатым, целехонький, как ни в чем не бывало, окна светятся, вьется белесый дымок. Я ущипнул себя за руку – нет, не сон, на сон не похоже, а что тогда, неужели правда… Ладно, не мое дело, правда это или еще что – мое дело письмо отнести… Байкальская семнадцать, Кондрачук Елена Викторовна… Кондрачук… раньше фамилия у нее была другая. Белых… Так и запомнилась – Белых Елена, мою фамилию так и не взяла…

Я набросил куртку – уж теперь-то этот дом проклятый от меня не уйдет, теперь он будет моим, брошу письмо в ящик, пусть хоть все собаки в мире на меня набросятся. Вышел в снег – вокруг было неожиданно тепло, странно, что не подмораживает. Пошел к дому, тропинки к калитке не было, кажется, недавно шел снег, все замело. Я нажал на кнопку звонка, долго ждал, мне ответила тишина. Нетерпеливо постучал в ворота – раз, другой, третий. За воротами забахала собака, кажется, что-то крупное.

– Слышу, слышу, – женский голос, стук замка, надрывный лай, – Артур, уйди! Уйди, кому сказала! Пшел!

Дверь шевельнулась, на снег упала дорожка света, тонкий силуэт, за которым мечется и виляет хвостом что-то ростом с теленка.

– Уйди, кому говорю! Не пугай людей… Слушаю вас…

– Вам письмо… из налоговой.

– Вот так. Худые вести не ждут на месте.

– Что ж у вас почтового ящика даже нет…

– Да как-то без него обходимся… Ну, спасибо, – она повертела письмо, шагнула назад, ахнула, – Кешка, ты, что ли?

– Я, что ли…

– Совсем не изменился…

– Да не скажи. Это ты… все такая же…

Она еще раз посмотрела на меня, будто оценивала.

– Да ты продрог весь… Зайди, что ли, чаю выпей, согреешься…

– Ой, ну что ты… после всего, что было, я и в глаза тебе смотреть не могу.

– Да что было, я сама хороша… Ты входи, входи…

Я вошел – кажется, первый раз зашел за железные заборы, стальные двери и охранные сигнализации. Вошел, как в мир чего-то запретного, доступного избранным, как будто перешагнул какую-то черту.

Ну конечно, камин, медвежья шкура, все как в хороших фильмах, только рогов над камином не хватает. Ветер бахает в ставни, бьется головой в стены. И странно даже, что снаружи зима, и ледяная луна над холмами, а здесь так тепло.

– Уютно у тебя тут…

– Еще бы, самый лучший дом…

– Ну правильно, не чета нашей общаге.

– Да брось ты… мне тебя здесь не хватало.

– Вот как?

– Вот так.

– А вот и чай подоспел, – сказал я, – а что-то я не видел, чтобы чай из рюмок пили.

– Да будет тебе… Это мускат.

– Вот как… Ну давай… за встречу.

Бокалы звякнули как-то слишком холодно – отголоском мертвой зимы.

– А муж твой придет, что скажет?