Николай Грицай - Хронос

– Зачем вся эта показуха? – раздраженно говорил Сэм, сея разброд и шептание в очереди, – в бедном квартале понаставили техники. Только бы деньги списать. Вместо того чтобы бесплатно раздать чипы, раздают помощь в поиске их… что еще надо сами чипы найти! Боже милосердный, ну ведь все же уже почти чипованы, неужели в этом океане тел, нельзя найти тех нескольких несчастных, что не имеют их? Вот уж правильно сказали – прогресс шагает быстрее нравов.

– Тише там, в очереди! – пригрозил уже поживший, но еще достаточно молодой лейтенант. На его форме блестело две награды, но звание было то же. – Чем вы больше кричите, тем меньше работы делается.

Сказав повелительное слово и наведя порядок в ропщущей массе, его снова поглотила работа. Руки быстро перебирали листы бумаги, картотеки, фотографии, детей, взрослых, и взрослых-преступников, привлекавшихся за похищение и прочие преступления. Работы было много, и когда каждый, кто роптал в очереди, приближался и видел такой нечеловеческий труд, притом в век высоких технологий, то мысленно проникался уважением к труду несчастного помощника в своих делах.

– Это вам, господа, не кнопочку нажать! – возвышенно сказал один сребровласый и гордый старик, импозантно стоявший вторым в очереди. Его поношенный плащ резко контрастировал с его выражением лица и позой. Впрочем, ему было не до этого – у него потерялась внучка. «Две недели как» – пояснил он нарочито в старом летоисчислении, добавив некоторые подробности. Родителям до нее не было дела, следовало тут же далее, лишь когда стало совсем нельзя откладывать поиски, пришлось взяться старшему поколению, приученному к ответственности и порядку.

Признание старца положило начало целому воплю толпы, где каждый рассказывал о своей нужде, жаловался и стонал, проклиная свою судьбу родиться в этом месте и в этом городе, где так много людей просто исчезают раз и навсегда.

– По-моему это все заговор! – вдруг заключил один молодец. Все обернулись на него с ожиданием продолжения. Приосанившись, он рассказал, что никого не терял, а всего лишь разыскивает друга. Тот приехал из-за границы, но в пассажирском порту что-то пошло не так, и он вынужден был скрываться как уголовный преступник. Теперь, когда пришли его документы с подтверждением из Бразильского Доминиона, снес их сюда, как доказательство. Сам рассказ был пропущен мимо ушей, поскольку всех интересовал вопрос заговора.

– Ах, вы об этом, – усмехнулся белыми зубами молодой человек, и пояснил, поправив ворот теплой куртки, – в ней было жарко, но не решившись отдать ее как реликвию в гардероб, он мучился. – Мне кажется, что нас так расплодилось, что само наше естество тянет вдаль от давки и столпотворения, в тишину уединения… и никто, заметьте, не хочет положить конец пропажам, будто таким образом контролируя численность населения. Убивать как бы зазорно, извините, а …таким образом. Это, кстати, объясняет тот факт, что именно бедных, то бишь нас, не чипуют. Иными словами очень похоже на то, что в правительстве потакают в принципе полезным естественным процессам. А вы что подумали? Что это крысы, позавидовав нашему скорейшему размножению, устроили заговор? Ха-ха…

Много еще чего услышали в очереди люди, и немало смешного и похожего на такое, а также на выдумку. Но мало кто улыбнулся хотя бы одной шутке. Слишком подавленным было настроение в этой массе людей из обслуживаемого квартала, как и маленькой была надежда на спасение потерянных близких. Уныние разлилось по светлому участку глубоко под землей, наполнило до краев огромный атриум, пристало к людям. Унылыми были даже те обычно веселые работники полиции, именуемые приемниками, сидящие за всемогущими поисковиками. Все, кто попадал в атмосферу бедного и многолюдного квартала, предавались этому чувству безвозвратно, и чем дольше они ему подвергались, тем тяжелее было смыть его запах вечером в душе.

Стояние в очереди, вялотекущей и оттого погруженной в шепот и пересказывание легенд и мифов, свежих и старых, что можно было отличить по оформлению, сюжету и слабой выдумке, казалось настоящим испытанием. Дух Эммы рвался что-либо сделать, но бюрократическая машина тормозила все порывы и стремления. Наконец, когда очередь подошла, и она с Сэмом уселась напротив постаревшего на работе полицейского, так и не получившего повышение и перевод, ее охватило безумие деятельности. Женщина непременно хотела все рассказать, чтобы хоть чем-то помочь следствию, внимательно заполнила заявление и личную карточку, ответила на вопросы, и нагородила большую гору ненужной информации, детализирующей чепухи. Сначала лейтенант представившийся Сайей Грином, терпел всю слезную болтовню, затем стал обрывать, сворачивая речь взволнованной женщины на рейки ведущие к делу, а после и вовсе запретил ей говорить иначе как отвечая на вопросы. Это привело в уныние Эмму. Надежда, вызревшая во время стояния в очереди, начала угасать, ей точно показалось, что перед ней вырос тот самый пресловутый зверь в виде бюрократического чудовища, страшного, но ужасно медлительного. Чтобы хоть как-то растянуть остатки надежды, Эмма стала отвечать расплывчато, уклончиво, долго припоминая, и растягивая ответы. Это злило даже мужа, но оказаться в руках ожидания, спутницы времени, ей представилось еще более позорным по отношению к детям и к своей совести.