Ван Лугаль - Граду и миру

Ванесса бежит через поле к Дому. Авоська не тяжёлая, но бежать, прижав её к груди, неудобно: девушка смешно помогает себе плечами, размахивает ими.

А потом перед ней падает человек. Падает некрасиво, страшно – лицом вниз, скрючившимися пальцами взрезав воздух. Ванесса не успевает понять, откуда он взялся, – спасибо ещё, не наступила! Теперь спрашивает с тревогой, по-прежнему прижимая к груди авоську:

– Вы в порядке?

…Оттолкнув Роба, в последний момент он сам успел упасть.

В глаза ударил яркий свет. «Ослеп» – промелькнуло в голове; зачем-то он осторожно поднял голову. Ощупал веки. Не ослеп. Попытался открыть глаза – открылся только левый. Он ожидал увидеть робот-конвой – жалящие фонарями силуэты на фоне багрового и серого.

Вокруг была – поляна. Зелёная. Ровная. Без рваных ран. Без выпущенных наружу камней и торчащих, как старые зубы, обломков. Перед глазами метались целые, здоровые, сильные травинки.

Он такое видел только во снах.

– Вы в порядке? – повторил звеневший колокольчиком голос.

Он повернул голову и усилием воли сфокусировал взгляд.

Над ним стоял ангел. Его нежные крылья спадали с плеч и чуть трепетали от ветра; его лицо, белое, обрамлённое тяжёлыми тёмными прядями волос, неземное, всеми чертами выражало сострадание – точно все на свете иконы писали с него.

Ангел протягивал ему руку.

И он отшатнулся. Закричал:

– Я не умер!

– Позвольте, я только помогу встать, – говорит Ванесса, шагнув к незнакомцу и по-прежнему протягивая руку. Она улыбается.

Он перекатывается на спину и кричит ещё истошнее и невнятнее.

«Видимо, болеет» – с состраданием думает Ванесса. Бывает, что люди заболевают и начинают вести себя странно. Такие больные и не хотят плохо реагировать, а реагируют, и сами иногда не понимают, что творят. Ванессин класс два года назад водили в специальную лечебницу – показывали. Девушка тогда чётко запомнила: главное – вовремя доставить человека в больницу. Там его обследуют и назначат препараты, чтобы снова обрёл сознание.

Ванесса оглядывается на Дом – нужно торопиться, долг семьи и Земли зовёт; поэтому она более не тратит время на беднягу и нажимает тревожную кнопку браслета. Через тридцать и пять секунд рядом опускается медлёт.

– Просим прощения за задержку в пять секунд, – скороговоркой палит медбрат, выскакивая, – надеюсь, она ни на что не повлияет.

– Здесь человек, – Ванесса указывает на всё ещё кричащего (нет, уже хрипящего) и медленно уползающего прочь незнакомца. – Он упал, я предложила ему подняться, а он кричит и всё.

– Понял, – отвечает медбрат. Внимательно разглядывает упавшего. Теперь и Ванесса заметила, что тот грязен, как чёрт, и почему-то правая сторона лица в крови. Может, упал с летательного аппарата и повредился умом?

Медбрат подносит часы к губам и произносит несколько команд. Что-то вроде «1—3 и 1—4 – захват», – впрочем, Ванесса не может поручиться, что звучат слова именно так. Из медлёта выбираются два робота, похожие на парящие в воздухе башенки в пару метров вышиной, и подлетают к бедняге. Увидев их, он наконец замолкает. Грудь его раздувается, будто там растёт крик, и опадает, словно сжимая его. Роботы – один слева, другой справа – бережно заключают его в гравитационное поле и поднимают. Незнакомец бессильно обвисает. Только глаза сверкают, мечась от травы – к роботам, от роботов – к девушке с медбратом, от них – к небу…

Застыл, не моргает.

– Прошу прощения, – говорит незнакомцу Ванесса, – что не могу проводить вас до больницы, но мне очень надо бежать. Я постараюсь увидеть вас в ближайшее время.

Она убегает, а за её спиной гравилёт легко поднимается в небо.

Небо. Синее-синее, какое он видел за свою жизнь только раз: вылетев на хозяйском истребителе за пределы гряды вечного тумана, покрытого рекламными роликами. Но тогда солнце его ослепило, и толком он так ничего и не разглядел. Ещё и в самой высокой точке двигатели отказали. Думал только о том, чтобы родную задницу по земле не размазало. Когда всё же почти невозможным маневром смог заставить двигатели работать, а сам – остаться в живых… жалел. Жалел, как мальчишка, что не разглядел получше. Только снились иногда: невесомость, кабина, страшная тишина, равная смерти – и яркое за стеклом, манящее легендами о рае…

Теперь же он мог смотреть, сколько хотелось.

Разве при жизни такое бывает?

А ещё в небе были облака – настоящие, белые. И мягкие тучи, похожие на горстки тёмной ваты. Ещё – летали аппараты самых непривычных форм. Вот как сейчас – блестящий шар гнал стадо облаков куда-то вдаль.