Владимир Бердников - Арина Великая

Быстров вынул из портфеля камеру и сделал пару снимков.

– Знаете, Николай Михайлович, – Арина бросила на старшего товарища тревожный взгляд, – меня не покидает чувство, что мы с вами о чём-то не договорили. Давайте обменяемся номерами наших мобильников.

Простившись с молодыми людьми, Быстров вышел на Университетскую набережную и побрёл пешком к своей гостинице. Он смотрел на почищенные дома, на яркие рекламы, на красиво одетых бодрых людей и сквозь пелену ностальгии видел тот, ЕГО Ленинград: унылые серо-жёлтые дома, промозглый воздух и толпы людей, одетых в серое и куда-то спешащих с бледными озабоченными лицами. Петербург был краше, но Ленинград – роднее.

Добравшись до своего номера, Быстров повалился на заправленную койку и стал перебирать в памяти события первой половины дня. Вскоре мысли его коснулись Олега: «Симпатичный юноша, и он из Норильска. А ведь и я бывал в тех краях».

И тут перед глазами Быстрова распахнулась величественная картина озера, окаймлённого крутыми чёрными берегами, и душа его настроилась на полумистический лад, будто коснулась чего-то беспредельного и непостижимого. Да, странная была та история.

В один из жарких дней конца июня 1990-го в лабораторию Быстрова позвонила секретарша директора и сухим официальным тоном доложила, что Владимир Иванович его ждёт. Пришлось всё бросать и повиноваться.

Быстров шёл на ковёр, пытаясь догадаться, за что ему влетит, однако директор встретил его вполне радушно. Посадил за необъятный сверкающий стол, попросил секретаршу подать чаю и приступил к беседе.

– Ну что, Николай Михайлович, – заговорил он отеческим тоном, – порадовали вы меня своим докладом в прошлый четверг. Не скрою, я думал о вас всю пятницу и все выходные и, знаете, пришёл к выводу, что мне следует поощрить ваше направление.

Естественно, подчинённый весь ушёл во внимание.

– Николай Михайлович, – продолжил директор, – меня немало заинтересовал упомянутый вами феномен стремительной деградации органов зрения у рыб, попавших по воле случая в подземные водоёмы.

– И меня волнует это явление, особенно его скорость. Жаль, что в Советском Союзе нет подходящих пещер.

– Нет, говорите, – многозначительно хмыкнул директор. – А я, представьте, знаю целую систему наших совершенно не исследованных подземных пещер с озёрами.

– Так скажите, где они?

Владимир Иванович покрутил губами.

– Они есть, но не вполне для нас.

– Вы намекаете, что они находятся в запретной зоне?

– Николай Михайлович, вы можете держать язык за зубами? – наигранно сурово спросил директор.

– Надеюсь, да, но не уверен, что выдержу пытки.

– А без пыток? – в светлых глазах директора блеснул весёлый огонёк.

– Без пыток никто не заставит меня выдать вашу тайну.

На секунду Владимир Иванович почувствовал, что между ним и подчинённым пропала социальная пропасть, он захохотал и дружески хлопнул Быстрова по плечу.

– Хорошо, я попробую добыть для вас пропуск в одну такую пещеру.

Через три дня разговор с директором был продолжен.

– Николай Михайлович, – в голосе директора Быстров уловил нотки гордости собою, – мне удалось получить для вас пропуск на один объект, не отмеченный на обычных географических картах. Так что можете ехать. Снова напоминаю: никто не должен знать, куда именно вы направляетесь.

– Так, всё-таки скажите, где же находится тот таинственный объект?

Владимир Иванович выдержал театральную паузу.

– Он расположен, наверное, в самом интересном и самом неизученном районе на карте Союза да, пожалуй, и всего нашего шарика земного… Ваш объект скрывается от глаз людских где-то в глубинах плато Путорана.

– Боже, но это же Крайний Север, чуть ли не Таймыр, там все озёра, наверное, до дна промерзают.

– Так вот, дорогой Николай Михайлович, в базальных толщах путоранских гор есть пещеры с незамерзающими озёрами возраста Байкала, а то и старше. Вы же знаете, как богат и своеобразен животный мир Байкала, думаю, нечто подобное вы найдёте и в подземных озёрах Путораны.

В аэропорт Норильска Быстров прилетел первого июля в два часа ночи по местному времени, но солнце уже давно скользило по небосклону, затянутому полупрозрачной завесой мглы. В зале прилёта его встретил высокий пожилой мужчина с внешностью профессора, который назвался Петром Андреевичем. «Прошу проследовать к нашим саням», – давясь от смеха, пробасил он и повёл гостя к выходу из аэропорта.