Сергей Чилая - Дора, Дора, памидора…

«Господи! – подумала я. – Она еще смеет говорить за нравственность».

– Это, конечно, неприятно, – заметил Бен. – Но такова реальность, и вам в ней жить. Вернее, вы в ней все время живете, только жмуритесь…

– Жмуримся, потому что по-другому нельзя. Нельзя столетиями глазеть, как власть прибирает к рукам или уничтожает все живое вокруг: просвещение, науку, культуру, а теперь еще и бизнес. Однако худо-бедно, но мы живем, потому как вместе с властью плюем на закон и пренебрегаем конституцией. И полагаем себя могучей державой. Если бы нам ваши права и свободы, мы были бы в семь раз богаче, счастливее и сильнее. – Дарвин победно смотрит на Бена. – Молчишь? А если бы наша власть завелась в Америке, там было бы в сто раз хуже, страшнее и беднее, чем у нас, потому что ко всему остальному вы законопослушны. Через десяток лет ваша страна стала бы вторым Зимбабве. Продолжать?

– Лучшее правило для власти – не слишком управлять. В вашей стране этот принцип, похоже, не известен, – говорит Марчелло. Улыбается и старается снова завладеть ногой Дарвин.

– В вашей стране, девочки, с вами бы никто не церемонился, как мы здесь. – Бен продолжает тему другой воды. – Не отдадите добровольно артефакт бандитам или власти, отъем будет сопровождаться горами трупов и морем пролитой крови.

– В науке все по-другому! – возражает Дарвин. Я сразу вспоминаю, как атаковали меня два придурка-бандита пока лежала в палате после центрифуги, в которую затолкал Тихон. Если бы не старания отца Сергия, вряд ли сейчас дрейфовала на яхте… Как покончил с собой, а скорее всего, был убит Федор Белоглазов – Дарвинов бойфренд. Эту историю, наделавшую в свое время много шума, рассказывала мне сама Дарвин. С перерывами. Десяток раз. Многое я узнала от друзей Белоглазова, когда мы приезжали к ним в институт уже после его смерти на научные конференции. Пресса начала мусолить эту тему еще во времена перестройки и, как всегда, врала. И участники той трагедии, ученые и офицеры кгб, выступали с противоречивыми заявлениями, давали лживые интервью. Не думаю, что знаю в этой трагедии что-то большее, чем другие. Только порой просто цепенею.

Профессор Федор Белоглазов был настоящим киношным героем того времени. Высоким, красивым, с большим лбом и сухими пальцами музыканта. Он шел по институтскому коридору в развевающемся белом халате и молодые научные сотрудники с вопросами и без просто припадали к его стопам. Типичный советский ученый, молодой, талантливый и энергичный, которому все – если без матерных текстов, но в эвфемизмах – по плечу.

Увлекшись проблемой искусственной крови, он оставил престижную работу в столичном институте и перебрался в маленький городок, где в ту пору были сосредоточены некоторые научные заведения академии наук.

Искусственная кровь обладала высокими транспортными свойствами по кислороду, что были выражены сильнее, чем у гемоглобина естественной крови. Созданный Белоглазовым и его сотрудниками препарат получил название «голубая кровь». У препарата было блестящее будущее в качестве реального кровезаменителя. А у Федора и его группы – не менее блестящая перспектива получить Государственную премию.

К несчастью, «голубая кровь» приглянулась высокому чиновнику из президиума ан ссср. Тоже молодому и энергичному, и с хорошими связями. Тот чиновник сделал все, чтобы заполучить препарат вместе с группой Белоглазова. Все, но чужими руками. Чьими – ежу понятно: кгб и президиума ан. Федора травили на всех углах из-за распущенности в быту, из-за нечистоплотности, из-за подтасовки фактов в науке. Обвиняли в торговле наркотиками, автомобилями, в шпионаже. Мало кто мог выдержать такое. Но Федор держал удар… А Дарвин, отложив Тихона на потом, почти все время проводила с Федором в городке под столицей, не обращая внимания на его жену, на местную подругу, только что родившую Федору сына. Ей тогда было, как и ему, на все плевать. К сожалению, это не могло продолжаться долго. И молодой советский ученый, остроумный и дерзкий, сокрушительно обаятельный и отважный, влюбленный в науку и женщин, растерял желание изменить мир. Взял и повесился в одночасье на одинокой даче, не оставив ни записки, не позвонив…

Дарвин долго плакала. Говорила, что его повесили. А тот безымянный высокий чиновник был так напуган случившимся, что враз перестал интересоваться препаратом и Федоровой группой… Я была почти уверена, что чиновник тот.

– Тихон…

– В вашей стране просто не было серьезных научных открытий, – напомнил о себе Бен. – Изучение сексуального поведения домашних гусей в Нечерноземной полосе не произведет должного впечатления на членов Нобелевского комитета. А если вдруг повезет и кто-то откроет что-то важное очень, как вы – другую воду, власть или бандиты, или вместе придут и отнимут. И открыватели будут благодарны, что остались в живых. Модный ныне в вашей стране отъем властями институтской недвижимости – не в счет. – Бен остановил монолог. Улыбнулся. Меня начинала бесить дурацкая привычка американца улыбаться по любому поводу. Я не понимала: пугает или собирается действовать?