Сергей Чилая - Дора, Дора, памидора…

Бен медлил, переминался, ждал чего-то. «Моего содействия», – вспомнила я. Он ждал, чтобы я осмотрела Дарвин per vaginum и per rectum, тоже. Я была готова сделать это, понимая, что контейнера у Дарвин нет. И сгорала от стыда и желания. И торжествовала, что прямо сейчас прилюдно унижу Дарвин и сведу наконец, счеты за большой клитор. Встала. Кто-то протянул мне упаковку examination gloves. Натянула перчатку. Двинулась к Дарвин. И понимала, что осмотрю ее. Даже, если силой. И тогда они оставят нас в покое.

Только Дарвин думала по-другому. Заорала что-то матерное, набросилась на меня и потащила к леерам, собираясь выбросить за борт. As if on purpose, [22] К сожалению. я не умела плавать и в сухопутном урюпинске посещала только теннисные корты. Поэтому судорожно цеплялась, за что придется и за Дарвин тоже, как за последнее спасение свое. И уже перевесившись за борт, и продираясь через нагромождение Дарвиновых fuck и fucking, поняла, что начальница обвиняет меня в краже упаковки с Изделием. Я совсем ошалела, перестала сопротивляться и тупо смотрела на нее.

Мне казалось, абсурд происходящего обусловлен эффектами другой воды, снова ставшей чем-то вроде волшебного увеличительного стекла. И рядовые события – я надеялась, это была шутка Дарвин, никогда не отличавшейся рассудочным поведением – приняли масштаб вселенской несправедливости и обмана, не оставив места для воображения. И теперь уже ад на небесах казался шведской деревушкой.

Когда на палубе появился молчаливый капитан с ружьем для подводной охоты в руках, я не сразу поняла, что это ружье. Лишь сменив планетарный масштаб на обычный земной, увидела, что ружье направлено на Дарвин. Страх прошел. Я понимала, что это не избавленье. Но обвинение в краже другой воды или возможность утопнуть в океане неподалеку от берегов Флориды, были в семь раз хуже смерти от гарпуна.

Дарвин ослабила хватку, повернулась к публике и заорала, нарисовав на себе мишень:

– Вы еще не нюхали пороха по-настоящему, чуваки! Положи стрелялку на палубу, fucking dolt! У нас в урюпинске, если взял пушку в руки, сразу начинай палить. Иначе тебя самого пристрелят. Понял? А у тебя кишка тонка. Вали отсюда! Лучше за борт и эту суку забери с собой! This fucking bitch! – повторяла и повторяла она, размахивая трусами, и не стеснялась в выражениях.

Но молчаливый капитан не собирался прыгать за борт. И ружье не опускал. И переводил его с Дарвин на меня и обратно, на Дарвин. Я ужасалась размерами торчащего гарпуна и представляла, как легко он сможет пройти сквозь тело Дарвин, изуродовав его до неузнаваемости. И через мое тоже. И не вынуть его, не извлечь потом. И печалилась этим. А Бен говорил что-то требовательное, но его никто не слушал, потому что без ружья.

– Хочешь, чтобы тебя услышали, молчи, – донеслось до меня, и подумала, продолжая печалиться: «Либо цель выбрана неверно, либо средства». Тогда я еще не знала, что печаль, вызываемая превратностями судьбы, для некоторых есть возвышенное состояние духа. И, чтобы успокоиться, повторяла шепотом:

– Все хорошее впереди.

Дарвин услышала:

– Это и тревожит больше всего.

Я успокоилась. Совсем. Мне показалось, что все происходит понарошку, будто участвую в модном мюзикле. И актеры хороши, и прекрасны декорации. И свою роль в первом акте я отыграла успешно, хоть не было аплодисментов и цветов. Даже отсутствие музыки не мешало.

А Дарвин, привычно опережая всех на корпус, продолжала препираться с Беном. Я прислушалась.

– Артефакта при мне нет. Это факт на лицо или х… на рыло, как говорят у нас в урюпинске, – загребала аристократка, не брезговавшая матерными текстами в экстремальных обстоятельствах. И ссылалась всякий раз на Ломоносова, заявившего однажды, что на матерном русском можно и с Богом, и женщиной, и с военными, с кем угодно. – А делиться с вами секретами другой воды не стану. Не потому, что лавры еще не скошены. И не потому, что безумно люблю свою страну. Наоборот. Мне всегда было стыдно за нее. Еще в детском доме, куда определила меня страна, предварительно сгубив мою мать, – выкрикивает она, размахивая ресницами.

– Вашей стране, какую власть не дай, все равно будет плохо, – миролюбиво замечает Бенджамин Франклин. – У вас на протяжении нескольких столетий одна власть спешит сменить другую. Ну и что? На смену алчным и жестоким правителям приходят такие же, только еще более вороватые и кровожадные.

– Fuck you! – начинает заводиться Дарвин. – Да, мне стыдно за власть, за народ, который давно растерял достоинство и нравственность…