Рэй Брэдбери: Чертово колесо

- О-ой, о-ой, - заныл, шмыгая носом, Питер.

- Так что надо действовать быстро, - продолжал Хэнк.

- Никто нам не поверит, я попробовал рассказать родителям, а они мне: "Какай чушь!" - прохныкал Питер.

- И все равно надо действовать, сегодня же вечером. Почему? Да потому, что теперь он постарается нас убить! Мы единственные, кто знает, и если мы скажем полиции, чтобы за ним следили, что он притворился сиротой, чтобы украсть деньги миссис Фоли, покоя у него больше не будет. Готов спорить, сегодня вечером он что-нибудь предпримет. Потому я и говорю: давай встретимся через полчаса опять около дома миссис Фоли.

- О-ой, - снова заныл Питер.

- Так ты что, умереть хочешь?

- Нет, не хочу, - помедлив, ответил тот.

- Тогда о чем мы разговариваем? Значит, встречаемся у ее дома и, готов спорить, сегодня же вечером увидим, как сирота смоется с ее деньгами и побежит сразу к аттракционам, а миссис Фоли в это время будет крепко спать и даже не услышит, как он уйдет. В общем, я тебя жду. Пока, Пит!

- Молодой человек, - сказал отец за спиной у Хэнка, едва тот положил трубку. - Вы больше никуда не пойдете. Вы отправляетесь в постель. Вот сюда. - Он повел Хэнка вверх по лестнице. - Я заберу всю твою одежду. Хэнк разделся. - Больше, надеюсь, у тебя в комнате одежды нет? Или есть? спросил отец.

- Больше нет, остальная в стенном шкафу в передней, - ответил, горестно вздохнув, Хэнк.

- Хорошо, - сказал отец, вышел, закрыл за собою дверь и запер ее на ключ.

Хэнк стоял голышом.

- Ну и ну, - пробормотал он.

- Укладывайся, - донеслось из-за двери.

Питер появился у дома миссис Фоли около половины десятого, он все время чихал под огромным, не по росту, плащом, а на голове у него была нахлобучена матросская бескозырка. Он стоял, похожий на водоразборную колонку, и тихонько оплакивал свою судьбу. Окна верхнего этажа светились приветливым теплом, Питер простоял целых полчаса, глядя на блестящие от дождя ночные улицы.

Наконец в мокрых кустах метнулось и зашуршало что-то светлое.

- Это ты, Хэнк? - спросил Питер, вглядываясь в кусты.

- Я.

Из кустов вынырнул Хэнк.

- Что за черт? - сказал, вытаращив на него глаза, Питер. - Почему ты голый?

- Я так бежал от самого дома. Отец ни за что не хотел меня пускать.

- Ведь ты заболеешь воспалением легких.

Свет в доме потух.

- Прячься! - крикнул Хэнк, и они бросились в заросли и затаились.

- Пит, - сказал Хэнк, - ты ведь в штанах?

- Конечно!

- И в плаще, так что не будет видно, если ты мне их дашь.

Без энтузиазма, но Питер снял штаны. Хэнк натянул их на себя.

Дождь затихал. В тучах появились разрывы.

Минут через десять из дома выскользнула маленькая фигурка, в руках у нее был туго набитый чем-то бумажный мешок.

- Он, - прошептал Хэнк.

- Он! - вырвалось у Питера.

Сирота побежал.

- За ним! - крикнул Хэнк.

Они понеслись между каштанами, но за сиротой было не угнаться: взбежали за ним на холм, потом, по ночным улицам, вниз, мимо сортировочной станции, мимо мастерских, к проходу посередине безлюдной сейчас площадки с аттракционами. Они здорово отстали - Питер путался в тяжелом плаще, а у Хэнка зуб на зуб не попадал от холода. Им казалось, будто шлепанье голых пяток Хэнка слышно по всему городу.

- Быстрей, Пит! Если он раньше нас добежит до "чертова колеса", он снова превратится во взрослого, и тогда уже нам никто не поверит!

- Я стараюсь быстрей!

Но Пит отставал все больше, Хэнк шлепал уже где-то далеко впереди.

- Э-э, э-э, э-э! - оглядываясь, дразнил их сирота, потом стрелой метнулся вперед и стал для них всего лишь тенью где-то вдалеке. Тень эта растворилась во мраке, царившем на площадке с аттракционами.

Добежав до края площадки, Хэнк остановился как вкопанный. "Чертово колесо", оставаясь на месте, катилось вверх, вверх, будто погруженная во мрак земля поймала в свои сети огромную многозвездную туманность, и та крутилась теперь, но только вперед, а не назад, и в черной корзине сидел Джозеф Пайке и то сверху, то сбоку, то снизу, то сверху, то сбоку, то снизу смеялся над жалким маленьким Хэнком внизу, на земле, а рука слепого горбуна лежала на рукоятке ревущей, блестящей от масла черной машины, благодаря которой крутилось и крутилось, не останавливаясь, "чертово колесо". Снова шел дождь, и на дорожке, делившей площадку с аттракционами на две половины, не видно было ни души. Не крутилась карусель, только ее грохочущая музыка разносилась далеко вокруг. И Джозеф Пайке то взлетал в облачное небо, то опускался, и с каждым оборотом колеса становился на год старше, менялся его смех, звучал глубже голос, менялась фигура, форма лица; он сидел в черной корзине и несся, несся по кругу, вверх-вниз, вверх-вниз, и смеялся в неприветливое серое небо, где мелькали последние обломки молний.