Татьяна Хмельницкая - Идеологема

– Найди меня, Татьяна.

«Найди меня, Татьяна». «Найди». «Меня». «Татьяна».

Он слышал, как меня зовут. Теперь он знает мое имя.

Максим исчез из поля зрения.

Я отвернулась, села ровно, будто мне кто—то приказал так поступить, и уставилась перед собой, пытаясь осознать произошедший эпизод. В голове пустота. Меня выпотрошили.

Здравый смысл, ау! Возвращайся, пора включаться в работу.

Максим Соловьев, по всей видимости, опаздывал на свой шаттл. Та платформа, как раз для туристов с Земли. Обычно им отводят две—три площадки, чтобы проще было отслеживать их передвижения. Его выходка с перекидыванием через ограждение будет стоить ему внушительного штрафа. Думаю, потому так быстро скрылся, что к нему уже обратились дроны и потребовали оплатить некую сумму. Такие циркачества Абсолют не прощает.

Фу—ух, я снова в себе.

Что это было? Наваждение? Помешательство? Увидела двойника Кирилла и едва не спрыгнула с доски, стараясь не потерять незнакомца из вида. Идиотка! Когда уже привыкну, что нет его. Умер. Погиб. Его останки развеяны в космосе.

Никогда.

А почему?

Я чувствовала, что Кирилл жив, здоров и все у него в полном порядке. Возможность сказать о себе полностью отсутствует. Это не воображение девушки, потерявшей от тоски и горя ощущение реальности, это понимание, что обстоятельства порой выше нас и для меня Кирилл мертв. Я и дальше буду так считать и навещать его могилу.

Ноги уперлись в пол. Остановка. Пора освобождать доску, а я не могла подняться. Тело словно задеревенело: покалывало кончики пальцев, шея болела, а вместе с ней и голова. Давненько такого не было. Почитай с того времени, когда вместо свидания с любимым человеком оказалась в помещении для кремации.

– Татьяна…

Руки Панина обхватили мои ладони. Он стал массировать и растирать мои пальцы, словно почувствовав, что сейчас я нуждалась именно в этом. Его глаза шарили по моему лицу в явной попытке разобраться в моем состоянии.

– Танечка, ты бледная. Привидение увидела? – Губы парня растянулись в неестественной улыбке.

Кто бы говорил о бледности, только не он. У самого краски с лица слетели, на скулах появились малиновые пятна. За эту особенность в наши студенческие годы я называла его мухомором.

– Да… Привидение…

Я не узнала собственный голос: надтреснутый, тихий, безжизненный. Здорово меня тряхнула встреча с незнакомцем. А может, и правда – призрак?

Максим. Максим Соловьев из Тринадцатого квадрата.

Вполне может оказаться мистикой. Говорят, что к числу тринадцать предки относились, как—то неоднозначно. Вот и пришел необычный гость из особого места, чтобы… Чтобы что?

Бр—р—р—р.

– Значит, привидение, – прервал мои размышления Панин. – Тот парень – привидение. Чье?

– Я пошутила, – отмахнулась и слезла с доски. – Голова закружилась от ярких вспышек голограммы. Сначала «Око», теперь реклама. Фу—у—у—ух…

Спинка и подлокотники доски сложились и убрались в длинные штрабы седалища. Загорелся маленький красный огонек в правом углу, что означало соединение доски с базой ее хранения – сейчас улетит.

Парень потянул меня за локоток:

– Пошли. Тебе показана спокойная обстановка. Не расклеивайся.

Я кивнула и отправилась следом за четыреста одиннадцатым к горизонтальной передвижной платформе, разделенной на сектора. Между собой они скреплялись гибкими стыками. Люди заполнили одну из частей, выстроившись плотной колонной—коробкой и, кажется, даже не двигались, напоминая роботов—манекенов, так полюбившихся магазинам Земли. Мода на манекены не менялась уже пару сотен лет подряд и стала доброй традицией. Человекообразные боты читали вложенный в их память текст рекламы, демонстрировали новинку с выгодных сторон, а потом замирали на пару—тройку минут, чтобы начать все сначала.

Мы пристроились в конец колонны—коробки на не заполненный до отказа сектор и тоже замерли. Забавно, двигаться действительно не хотелось. Да и куда, если из углов платформы появились вертикальные яркие лучи. Через мгновенье каждый из них развернулся будто веер, отделив людей на платформе от остального пространства. Голубые опахала стремились навстречу друг другу, и в полотне их пересечения и наложения появилась голографическая реклама. Она окружала со всех сторон, давила, вовлекала в мир новинок, навязывала их.

Зажмурилась. Не желала это видеть. Не стремилась быть похороненной в иллюзорном склепе чужих достижений. Лучше погрузиться в темноту, сбежать от навязчивого патронажа гениев Абсолюта над всеми нами. Но спасения не случилось: из памяти выплыло лицо Максима, свисающего вниз головой и держащегося за прут ограждения.