Владимир Корешков - Почему я?

Тогда передо мной на повестке дня стоял только один, почти гамлетовский вопрос: «Пить или не пить?», и для себя я решил однозначно, что пить, хлебать ведрами. Но тому, кто будет пытаться утопить свою горе-печаль в алкоголе, могу сказать однозначно: это не поможет. А возможно, еще и усугубит. Сколько я бы ни вливал в себя, мой мозг ни на секунду не останавливаясь, как заведенный, будто зациклившись, постоянно подзуживая, прокручивал хлесткую, как удар ветки по щекам, съедающую меня изнутри Светкину фразу: «Ты – лузер конченый». От ее злых, обидных слов было не убежать, не спрятаться под одеялом, не скрыться в алкогольном дурмане.

Я так ушел в себя, в свои воспоминания, что не заметил, как ступил на проезжую часть. Мало того, что я сделал это на запрещающий красный сигнал светофора, но еще и перед самым носом автобуса номер девять. Последнее, что я увидел в пару метрах от себя, – это за громадным лобовым стеклом, похожим на витринное окно в магазине, сидящего словно в аквариуме водителя, который судорожно вцепился в баранку и старался сделать невозможное – остановить многотонное металлическое чудовище, неотвратимо двигавшееся на меня. Его перекошенное от ужаса лицо и широко открытый в немом крике рот.

Я весь сжался и закрыл глаза, удара я не почувствовал, просто вспышка света. Я не увидел того, о чем твердят многие якобы вернувшиеся с того света. Моя душа не вытряхнулась из моего бренного тела как подушка из наволочки и не воспарила над рейсовым автобусом номер девять, будь он не ладен, не было темной трубы – тоннеля, в конце которого свет, и на выходе меня должны встречать мои давно умершие родственники. Всего этого не было. Я просто лежал в каком-то помещении, мне было очень удобно и комфортно, а главное сухо. Глаза я пока не открывал, боялся. Так и лежал зажмурившись, но четко осознавал, что за плотно прикрытыми веками вокруг меня царствует яркий свет и это не солнечный свет, а искусственный. Значит, скорей всего, я в больнице. Так же, не открывая глаз, сначала осторожно втянул ноздрями воздух, он был абсолютно нейтрален, не имел каких-либо посторонних примесей или запахов, затем пошевелил одной рукой, потом другой. Обе руки действуют, потом то же самое проделал с ногами – все в порядке, ничего не беспокоит и не болит. Я тщательно ощупал себя, никаких изъянов на своем теле не обнаружил – это хорошо. Странно только одно, что лежал я в верхней одежде и ботинках, как и был перед тем, как попасть под автобус. Наконец, набравшись смелости, открыл один глаз, огляделся и сильно удивился.

Помещение, в котором я находился, ну никак не напоминало больничную палату, стены были гладкие, кипенно-белые и совершенно не понятно, из какого материала они сделаны, я ничего подобного раньше не видел. В комнате нет ни одного окна, а очень светло, но ни на потолке, ни на стенах светильников не видно. Свет струится отовсюду, он, как вода через мелкий дуршлаг, проскальзывает сквозь стены, потолок и пол. Я покрутил головой – ни дверей, ни шкафчика, ни тумбочки, ну или какой-нибудь завалящей табуреточки, вообще никакой мебели. Но что самое удивительное, лежал я не на кровати, а просто парил в воздухе. Меня пробил озноб. Волосы на голове зашевелились, мурашки с грецкий орех поползли по спине. Тут же голову посетила шальная мысль, заставившая вздрогнуть, а что если помещение, в котором я сейчас нахожусь, и есть то самое Чистилище, а в ближайшее время меня ожидает Страшный суд. Со строгим прокурором в виде белобородого старца и с остальными вытекающими, так сказать. Ну и куда меня теперь – вниз или наверх? Я поежился.

Начал лихорадочно вспоминать, что плохого и что хорошего натворил на белом свете за свою не очень долгую жизнь. Мысленно ее, жизнь то бишь, разделил на две графы, в одну вписывал хорошие дела, совершенные мною прижизненно, в другую – совершенные мною грехи. После недолгих и крайне несложных арифметических подсчетов у меня получилось, что графа с моими грехами и пороками как минимум вдвое больше, чем та же графа, но с добрыми делами, и шансов на решение моего вопроса верховным прокурором в положительную сторону у меня мизер. Это хреново. Я тут же решил для себя, нет Олежек, друг мой ситный, давай считать, что это больница. Да, немного необычная, согласен, но все-таки больница. Ну не простая, конечно, наверное, какая-то экспериментальная, иначе быть не может, и точка. Сказал я это вслух и как можно более твердым голосом, желая убедить себя в вышесказанном во что бы то ни стало. Как-то не получилось с убедительностью, наверное, сам не верил в то, что говорил. Да и с твердостью в голосе тоже не очень. Короче, лажа какая-то. Откуда-то сверху, заставив меня подскочить как ужаленного, раздался глубокий женский голос.