Владимир Корешков - Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая

«Слава богу, – подумал я, – нами все-таки руководят достаточно мудрые люди».

– Но я уверен, молодой человек, я смогу их всех убедить. Вот увидите, будущее за прогрессивными методами работы агентуры.

Где-то я читал, что в Средние века таких, с позволения сказать, двигателей прогресса обычно сжигали на костре, предварительно обвинив в еретизме и предав анафеме, что ж, возможно, это была чертовски неплохая идея. Когда же не было поблизости зажигалки и вязанки дров, то таких инноваторов просто скидывали со скалы в море-океан. А что, тоже в общем-то не такая уж и плохая идея в назидание другим, дабы не повадно было.

– Ладно, молодой человек, – похлопал он меня по руке, – мне пора, сегодня много пациентов, а вы тренируйтесь, разрабатывайте себя, так сказать. До встречи и удачи вам! – и быстренько выскочил из моей палаты.

Возможно, он действительно торопился, а возможно, увидел в моих глазах всполохи всеочищающего костра. Пока копаться в своей новой памяти меня не вставляло. Для того чтобы продолжать, надо собраться с духом, так что чуть позже, а пока нужно встать, сходить позавтракать. Что я и сделал, спустившись на лифте на первый этаж.

В ресторане никого не было. Наверное, пациентам, а особенно зажиточным, в падлу вставать так рано, ну и бог с ними, съесть свой завтрак в одиночестве – это даже лучше, а то вдруг полезет кто-нибудь с расспросами. Разговаривать ни с кем не хотелось. Посреди зала стоял большой стол с начищенными до нереального блеска мармитами, под крышками которых находилась еда на любой вкус. Взяв чистую тарелку, начал приподнимать крышки, заглядывая в каждый мармит, проверяя его содержимое. Овсянка – не хотим. Вареные диетические сосиски – не хотим, яйца жареные, яйца вареные – тоже не хотим. Дальше. Дальше я поймал себя на мысли: «Это я не хочу, или же Штефану такая еда не нравится? Так, Яр, срочно вспоминай, что ты любишь?» А чего тут вспоминать. Вот оно – под одной из крышек находились блинчики с творогом. Я точно знаю, что Яр Ковалефф очень любил, когда мама готовила ему на завтрак блинчики с творогом. Я мог съесть их много, очень много.

Положив горячие блинчики себе на тарелку, щедро плюхнув на них несколько больших ложек сметаны, взяв в руки столовые приборы и налив себе из аппарата огромную кружку капучино – молочная воздушная пенка буквально выползала из кружки, проследовал за самый дальний столик в углу. Пока ставил кофе, несколько капель пролилось на белоснежную скатерть. «Как всегда», – почему-то радостно подумал я, ведь Яр Ковалефф обычно, как правило, всегда проливает кофе – значит, я это я. Хорошо.

Немного успокоившись, отрезал кусок блина, щедро макнул его в сметану, запихнул в рот. Чего ж не вкусно-то? Так… и опять сомнения. Здесь просто безобразно готовят, или же это Штефан по какой-то причине не любит блинчики с творогом? Прекращай. Профессор же ясно объяснил тебе, что пока память Штефана закрыта, она не может влиять на твое сознание. Кто-то внутри меня, называемый внутренним голосом, тут же задал вопрос: «А интересно, что из блюд любил Штефан? Давай узнаем, а?» – «Не сейчас», – одернул я свой внутренней голос. – Дай спокойно поесть». Тот не успокаивался: «Ну давай узнаем, интересно же».

Я сразу вспомнил старый анекдот: Америка, Дикий Запад, индейцы поймали ковбоя, привязали его к столбу. Внутренний голос говорит ковбою: «Не ссы, держи себя смело и уверенно». Что тот и делает. Дальше индейцы задают различные вопросы ковбою, внутренний голос говорит ему: «Не смей отвечать на их вопросы». Ковбой молчит как рыба. «Когда к тебе подойдет вождь племени, то плюнь ему в рожу», – говорит внутренний голос. Ковбой, собрав побольше слюны, плюет в лицо вождю. «Ой, что теперь будет!!!» – панически орет внутренний голос и исчезает.

Вот сейчас со мной происходит что-то похожее. Мой внутренний голос постоянно меня подзуживает, но я не ковбой, я ему не поддаюсь. Кое-как запихал в себя невкусный завтрак. Вернулся в палату, очень не хочется продолжать копаться в чужой памяти, но понимаю, что надо. Включаю воображаемый маятник и проваливаюсь…

Мне четырнадцать, сижу за партой, за соседней партой сидит она – Агнесса, девушка о которой я думаю днем и ночью. Мелкие черты красивого лица как будто набросанные талантливым художником карандашом на мольберте, русые волосы, собранные в толстенную косу, длинная шея, возле правого уха на шее небольшая родинка, в розовых мочках ушей маленькие сережки с фианитами в виде сердечка, на щеках румянец. Она склонилась над тетрадью и прилежно пишет сочинение, смешно морща носик и шевеля губами. Вдруг она останавливается в задумчивости, грызет ручку, видимо, не зная, как продолжить.