Рэй Брэдбери - Секрет мудрости

- Ну да, чтоб дружить. Мы же друзья, верно?

От его дыхания на меня пахнуло свежескошенным лугом.

Бог ты мой, я хотел крикнуть: верно! И чуть не упал, будто он

меня по дружбе стукнул. Но все-таки устоял на ногах, только

попятился. Рот раскрыл, опять закрыл, наконец спрашиваю:

- А почему это времени мало?

- Вот потому, -- говорит Джо. -- Мы тут пробудем только шесть

дней, от силы семь, а потом поедем дальше, по всей Ирландии.

- Шесть дней? Да это все равно что ничего! -- возмутился я и сам

на понял, отчего мне вдруг так худо стало, будто я остался тут

один на берегу, несчастный, брошенный. Ничего еще не началось, а

я уже горевал о конце.

- День тут, неделя там, месяц еще где-нибудь, -- сказал Джо. -

Мне надо жить очень быстро, Тим. У меня не бывает друзей надолго.

Только то, что запомню. И я, куда ни приеду, говорю новым

друзьям: скорей, давай сделаем то, сделаем это, пускай случится

побольше всякого, тогда ты станешь меня вспоминать, когда я уеду,

а я - тебя, и мы станем говорить: вот это был друг! Ну, начали.

Догоняй!

Джо осалил меня и побежал.

Я бежал за ним и смеялся -- ведь глупо, бегу со всех ног догонять

мальчишку, которого и знаю-то всего пять минут! Наверно, добрую

милю мы пробежали по длинному летнему берегу, и тогда только он

дал себя поймать. Я думал - поколочу его, чего это он заставил

меня так далеко бежать зря, неизвестно зачем! Но когда мы

повалились наземь и я положил его на обе лопатки, он только

дохнул разок мне в лицо -- и я сел и таращу на него глаза, будто

схватился мокрыми руками за голый электрический провод. А он

захохотал.

- Ого, Тим, -- говорит, -- мы с тобой будем настоящие друзья.

Знаешь, какое у нас в Ирландии тянется месяцами унылое, холодное

ненастье? Так вот, всю ту неделю, когда мне сравнялось

двенадцать, было лето -- каждый день из тех семи, про которые Джо

сказал, что это весь срок и после никаких дней не будет. Мы

бродили по берегу, только и всего, очень просто: бродили по

берегу, строили замки из песка, а то взбирались на холмы и

сражались там среди древних курганов. Нашли старинную круглую

башню и перекликались -- один сверху, другой от подножья. Но

больше просто бродили, обняв друг друга за плечи, точно родились

такими вот сплетенными двойняшками и нас не разделили ни ножом,

ни электричеством. Я вдыхал его дыхание. Дышал ему в лад. Мы

болтали на прибрежном песке до поздней ночи, пока родители не

приходили нас искать. Меня заманивали домой, и я укладывался

спать рядом с ним или он рядом со мной, и мы болтали и смеялись,

ей-богу, смеялись ночь напролет, до рассвета. А потом опять

бежали на волю и носились как бешеные. И, глядишь, валяемся без

сил и уж до того хорошо и весело, зажмуримся, вцепимся друг в

дружку и хохочем-заливаемся, смеха не удержать, так и рвется из

глотки, будто выскакивают из речки, гоняются друг за дружкой

серебряные форели. Ей-богу, я купался в его смехе, а он в моем,

под конец, бывало, совсем ослабнем, выдохнемся, будто это нас

любовь измучила и оставила без сил. Запыхаемся, как щенята жарким

летом, уже и смеяться нет мочи, и ко сну клонит от полноты

дружбы. И всю ту неделю дни стояли голубые и золотые, ни облачка,

ни капли дождя, и ветер пахнул яблоками -- нет, не яблоками,

только буйным дыханием того парнишки.

Долгие годы спустя мне подумалось -- если б можно старику сызнова

омыться в этом летнем роднике, в буйной струе его дыхания... да

ведь можно бы сбросить с плеч лет двадцать, опять помолодеть!

Но смеха больше нет, и того паренька нет, он уже взрослый,

затерялся в мире, неведомо где, две жизни минуло с той поры, и

вот я первый раз про это рассказываю. Ведь кому было рассказать?

С той недели, когда мне сравнялось двенадцать и я получил в дар

его дружбу, и до нынешнего дня кому я мог рассказать про тот

берег и то лето, и как мы бродили сплетя наши руки и наши жизни,

и жизнь была без сучка и задоринки, словно буква О, черт возьми,

огромный законченный круг: на диво погожие летние дни, когда мы

так славно болтали и ни капельки не сомневались, что будем жить

вечно, никогда не умрем, что мы добрые друзья навсегда.

А потом неделя кончилась и он уехал.

Он был мудрый не по годам. Не стал прощаться. Неожиданно их

повозка исчезла.

Я носился по всему берегу, кричал и звал. И далеко впереди увидал

- за вершину холма уходит табор. И тут во мне заговорила мудрость