Рэй Брэдбери - Секрет мудрости

мне спать не давало.

Старик сидел неподвижно. Внук долго смотрел на него во все глаза

и наконец сказал, будто прочитал его мысли:

- Я счастлив, дедушка.

Старик наклонился к нему.

- Правда счастлив, малыш?

- Как никогда в жизни.

- Вон что? -- в полутьме старик вгляделся в лицо юноши. -- Да,

вижу. Но надолго ли твое счастье, Том?

- А разве бывает счастье надолго, дедушка? Ведь все на свете

проходит, правда?

- Молчи ты! У нас с твоей бабушкой ничего не прошло!

- Нет, не так. Ведь не все время было одинаково. Первые годы

одно, а потом уже другое.

- Старик закрыл глаза, потом крепко потер лицо.

- Да, твоя правда. У каждого из нас две, нет, три, нет, четыре

жизни. И все они проходят, что верно, то верно. А вот память о

них не проходит. Проживешь четыре, пять, дюжину жизней, а из них

одна совсем особенная. Помню, один раз...

Старик запнулся и умолк.

- Что один раз, дед?

Взгляд старика устремился в дальнюю даль минувшего. Теперь он

обращался не к этой комнате, не к Тому, ни с кем он не говорил.

Кажется, даже не с самим собой.

- О, это было давным-давно. А нынче вечером, когда я только вошел

в эту комнату, вот чудно, почему-то сразу вспомнилось. И я

побежал по берегу Голуэя обратно к той неделе...

На нее пришелся мой день рождения, подумать только, двенадцать

мне сравнялось! Еще при королеве Виктории, жили мы в сложенной из

торфа халупе у самого Голуэя, и я бродил по берегу, а денек

летний был такой ясный, погожий, даже грустно, ведь знаешь -- это

ненадолго.

И в такую вот солнечную теплынь раз по прибрежной дороге прикатил

цыганский фургон, и стали эти черные-пречерные цыгане табором на

берегу залива. Там были отец, мать и девушка, и еще этот

парнишка, и вот он бегом бежит ко мне по берегу, оттого наверно,

что ему скучно одному, а я тут тоже один, делать мне нечего, я и

рад бы новому человеку.

Подбежал он. Век не забуду, как я увидал его тогда, в первый раз,

не забыть мне этого, покуда в землю не закопают. Он...

Ах ты, господи, нет у меня таких слов! Стой, погоди. Надо сперва

рассказать, что было еще того прежде.

Приехал в Дублин цирк. Пошел я глядеть, там показывали уродцев и

карликов, и страхолюдных лилипутиков, и жирных-прежирных женщин,

и тощих мужчин, что твои скелеты. А перед последним чудом и вовсе

толчея, ну, думаю, наверно тут всем уродам урод. Протиснулся -

какое пугало напоследок покажут? И вижу... Сидит девочка,

малышка, годиков шесть, уж такая беленькая, такая хорошенькая,

щечки нежные, глаза голубые, кудряшки золотые, и такая тихая,

спокойная, что после всех тех калек глядишь -- не оторвешься.

Весь народ хлынул к ней, чтоб исцелиться. Потому как там был

больной зверинец, и только эта малютка -- милый, славный доктор

-- возвращала жизнь.

Ну и вот, та девулька при цирке оказалась таким же чудом

нежданным, как этот паренек, который бежал ко мне по берегу, что

твой жеребенок.

Он был не черный, как его отец с матерью.

Волосы -- золотые кудри и солнечные зайчики. В ярком свете он был

точно из бронзы литой. Невозможная штука, но казалось, что этот

двенадцатилетний паренек, как и я сам, только нынче родился на

свет, такой он был свежий, весь как новенький. И карие глаза

блестят, будто у зверька, что носится по всем на свете

побережьям.

Он остановился как вкопанный, и сперва мне ничего не сказал,

просто засмеялся. И по смеху понятно было -- это он рад, что

живет. Наверно я засмеялся в ответ, уж очень заразительно он

радовался. Он протянул коричневую руку. Я замешкался. Он

нетерпеливо схватил меня за руку.

Бог ты мои, сколько лет прошло, а я помню, что мы сказали Друг

другу!

- Чудно, правда?

Я не спросил, что чудно? Я и сам знал. Он сказал, он Джо. Я

сказал, я Тим. И вот мы, двое мальчишек, стоим на берегу, и весь

мир для нас -- отличная, небывалая шутка.

Поглядел он на меня огромными круглыми светлокарими глазищами и

засмеялся, на меня пахнуло его дыханием, и я подумал: он жевал

сено! Его дыхание пахло скошенной травой, и у меня вдруг

закружилась голова. Этот запах меня оглушил. Я даже зашатался,

подумал -- ух ты, вроде я пьяный, а отчего? Мне уже случалось

отведать глоток из отцовской бутылки, но чтоб от этого? Оттого,

что незнакомый паренек жевал сладкий клевер? Нет, не может быть!

А Джо глянул мне прямо в глаза и говорит:

- У нас не очень-то много времени.

- Не очень много? -- спрашиваю.