Виталий Забирко - Жил-был кудесник

Жилбыл взобрался по лестнице до половины холма и оглянулся. Тень всё ещё покрывала луг, над озером висело облако тумана, но над туманом уже играла трепещущая искрами жужильих крыльев широкая семицветная радуга. Звон крыльев жужил и весёлые восхищенные выкрики сливались в единый светлый тон, дарующий люду долины радость пробуждения нового дня.

- Красиво в моей стране, Летописец? - грустно спросила за спиной Жилбыла Государыня.

Летописец повернулся. Государыня как всегда возникла на лестнице тихо, незаметно и неожиданно. Она стояла ступеньками тремя выше, правым боком к Летописцу и смотрела на него скосив глаз. Вечно юная и вечно молодая в неизменной белой государевой пелерине.

Всё в Стране Света было неизменным. И белая пелерина Государыни, и полотняная рубаха Летописца, и жужилье купание, и радуга по утрам. И берёзовая каша мальцов, и вечерние песни ласков. И изуродованная лестница на холме, и ежеутренние встречи на ней Государыни и Летописца. И улыбка Государыни.

- Красиво, - привычно согласился Жилбыл и тут только увидел, что сегодня улыбки на лице Государыни нет.

- Что с тобой, матушка? - изумился он.

Государыня вздохнула.

- Неспокойно мне что-то, Летописец. Сердце болит...

Она подняла руку к груди, но, будто наткнувшись на невидимую стену, опустила её. Никогда не видел Жилбыл ни левой половины лица Государыни, ни её левой руки. Всегда она стояла к нему правым боком. Поговаривали, что Кудесник изуродовал Государыню столь же страшно, как и лестницу.

- Тысячи лет мы жили в счастье и спокойствии без него, - продолжала Государыня. - А сейчас он вспомнил о нас. Что-то случится.

- Кто - он? - опешил Жилбыл.

- Кудесник, - просто сказала Государыня.

Летописец смешался.

- Но ведь Кудесник хороший, - вставила своё слово жужинья Тенка.

- Нет, - горько возразила Государыня. - Кудесник не хороший. И не плохой. Он - Кудесник. Вершитель судеб.

- Он что-то замышляет?

- Не знаю, - вновь вздохнула Государыня. - И он сам не знает. Пока только наблюдает за нами.

"Началось, - подумал я. - Стоило только довериться героям, как все мои благие намерения пошли насмарку. Какой там к чёрту счастливый добрый мир, "погрязший" по самые уши в небесной чистоте! Не хотят они в нём жить. Пресно им, видите ли! Ишь, Кудесник объявился!"

Врал я, конечно, самому себе. Я действительно полностью отпустил авторские вожжи и абсолютно не представлял, что же должно случиться в Светлой Стране. Просто перенёс на героев своё раздражение от личных глупостей и ошибок, совершённых в ту пору, когда мне самому казалось, что мой настоящий мир, в котором жил, пресен, погряз в застое и потому требует перестройки. Впрочем, перестройки мой мир действительно требовал. Но не бомбовыми ударами по женщинам и детям...

Государыня посмотрела на Летописца и вымученно улыбнулась.

- Тенка, - спросила она, меняя тему, - ты опять сегодня радугу не делаешь?

Не было в её голосе строгости, ни кого она не наказывала и не ругала. Никогда. Разве что мягко журила.

- Нет, Государыня, - покраснела жужинья.

- Смотри, крылья поблёкнут, и ты летать не сможешь.

- Хорошо, Государыня...

- Не хорошо, а плохо, - грустно усмехнулась Государыня.

- Я буду делать радугу, - совсем смутившись, поправилась жужинья.

- А то кашей угощать не стану, - нарочито строго поддержал Государыню Жилбыл.

- Это вряд ли, - не приняла его поддержку Государыня. - Не в твоём характере...

Она замолчала, устремив куда-то вдаль задумчивый взгляд. Будто пытаясь высмотреть, прочитать в непонятном, недоступном Летописцу далеке судьбу своей страны.

- Государыня... - осторожно начал Летописец.

Но она лишь взмахнула рукой, останавливая его. Знала она, что он скажет. Знала, что думает и говорит в каждый миг бытия любой житель её страны. Не в утешении и поддержке нуждалась Государыня - этим она сама одаривала всех. А хотела Государыня знать, что задумал Кудесник. Чувствовала она его присутствие, но в мысли проникнуть не могла. И от неизвестности и неопределённости будущего страны сердце Государыни болело.

- Ладно уж, идите, - отпустила она Тенку и Жилбыла. - Тебя работа ждёт, Летописец. Будь аккуратен.

И она стала отдаляться, скользя над ступенями без единого движения. Лишь пелерина чуть колыхалась от слабого ветра.

Летописец поклонился удаляющейся Государыне и начал подниматься вслед за ней по лестнице. Но, странное дело, вершина холма, до которой быстро и легко добралась Государыня, к Летописцу не приближалась. По левую сторону лестницы за ажурными перилами проплывали вниз деревья и кустарник, а по правую струилось волнами колышущегося ковыля горизонтальное поле. Наконец слева, среди берёз и елей, показалась белоснежная мраморная беседка с медной, покрытой тёмно-зелёной патиной, крышей. Здесь склон холма был крутой, и беседка, заглублённая в холм, почти срасталась крышей со склоном.