Сергей Абрамов - Опознай живого

– Тебе же не понравилась эта пара.

– Все лучше, чем одним сидеть. Новые люди. Да и веселее.

– Тебя Тамара заинтересовала?

– Скорее, ее муж.

У Галки хитро прищурены глаза.

– Любопытно, почему?

– Красивый мужчина.

– Так это я должна интересоваться, а не ты.

– Вот ты и заинтересуйся.

– Зачем?

– Хорошо в волейбол играет.

– Тут что-то не то.

– Может быть. А ты все-таки их пригласи.

Тамара возвращается из бассейна, и Галка, лукаво взглянув на меня, берет, что называется, быка за рога.

– Тамара, у вас интересные соседи за столиком?

Тамара морщится:

– Два желторотых юнца. Вон они играют в волейбол с Мишей.

– Пересаживайтесь к нам. У нас как раз два свободных стула и столик не у прохода.

– Если ваш муж, конечно, не возражает, – вставляю я.

– Муж мне никогда не возражает, а потом с вами же интереснее.

Посмотрим. Первый крючок я забросил.

– Кстати, обед сегодня на час раньше. На подходе к Ялте, – добавляет Тамара. – Уже одеваться пора. А потом на экскурсию в Алупку. Идет?

– Я поеду, – говорит Галка.

Я молчу. Поедет ли он?

К обеду являемся в полном параде. Женщины раскручивают разговор сразу, как магнитофонную ленту. Мужчины сдержанны и церемонны.

– По сто для аппетита перед обедом? – предлагаю я.

– Давайте.

– У вас «Столичные»?

– Нет, «Филипп Моррис».

Закуриваем.

– Оригинальная специальность у вашей жены. Эксперт-криминалист.

– О криминалистике я уже забыла, – роняет Галка: по-видимому, ей не хочется раскрывать перед посторонними секреты профессии. – Сижу на экспертизе старых документов. Недавно определяла подлинность пометок Чайковского на где-то найденных нотах.

Галка невольно подыгрывает мне. Не нужно, чтобы он знал или догадывался о моей работе.

– А вы? – тут уже спрашивает он.

Галкина рука лежит на столе. Я многозначительно сжимаю ей пальцы.

– Я юрист, – говорю. – К сожалению, не Кони и не Плевако. Рядовой член коллегии защитников.

– Уголовный кодекс?

– Нет. Разводы, наследства, дележ имущества.

Галка не проявляет ни малейшего удивления: поняла, что я начал пока еще неизвестную ей игру.

– Ну да, – лениво бросает он. – Невесело у вас получается.

– У вас веселее?

– Пожалуй, нет. Я уже после войны Плехановский кончил. Директора универмага из меня не вышло. Главбуха тоже. Верчусь мало-помалу в комиссионке.

– Золотое дело эта комиссионка, – хвастливо провозглашает Тамара.

– Не преувеличивай, – кривится он. – Работа как работа. Не лучше твоей.

Что-то в его интонации тотчас же останавливает его рубенсовскую красавицу. Теперь она занята только ножом и вилкой. А он? Неудачник или играет в неудачника? Но ведь эти игры – дешевка. При его спортивной ухоженной внешности и умных, очень умных глазах. Я внимательно ищу в них давно знакомое. И нахожу. Неужели мы с Тимчуком не ошиблись?

А он только вежливо слушает или спрашивает, глядит на меня, как на чистый лист бумаги, на котором сам же напишет: «Сосед по столику, спутник по рейсу. Не очень интересен. Общих тем нет. Скучно». Это если мы с Тимчуком ошиблись. А если нет? Я изменился, конечно, за тридцать лет. Галка тоже, но узнать нас можно. Особенно ему, если это он. Тогда где же встревоженные искорки в глазах, растерянный жест, невольно сжатые губы, дрогнувшие пальцы, пусть чуть дрогнувшие, но я бы заметил. Глаз наметанный – профессия. А тут – ничего. Съел суп, отставил макароны – не любит. Пьет фруктовый компот. И слова бросает равнодушно.

Разговор поддерживает главным образом Галка:

– Вы почти профессионально играете в волейбол. Любите спорт?

– Больше по телевизору.

– Бросьте. Сразу виден тренинг.

– У нас дома и боксерские перчатки, и груша, – опять-таки не без хвастовства вставляет Тамара.

И опять он кривится. Откровенность жены ему явно не нравится.

– Я и стреляю неплохо, – цедит он. – В роте был снайпером.

Мне хочется спросить, где он воевал, но понимаю, что он назовет именно те места, где воевал Сахаров. А потом, это можно сделать и позже.

Разговор о военном времени не должен быть преднамеренным.

И тут я опять настораживаюсь, видя, как он закуривает. Берет сигарету двумя пальцами, отставив мизинец, чиркает зажигалкой, затягивается и тут же, вынув сигарету изо рта, глядит на тлеющий ее огонек. Тот самый жест, который и насторожил нас с Тимчуком на причале. Жест, который я помню все тридцать лет как неотплаченную пощечину.

Теплоход гудит, подъезжая к ялтинскому причалу. Официантки разносят билеты на экскурсию в Воронцовский дворец в Алупке. Там жил Черчилль в дни Ялтинской конференции, и, честно говоря, меня это мало интересует.